Клыкастые страсти

Голос, произнесший эти слова, был мне незнаком. Я оторвала глаза от земли (а вы как хотите? Вечером, в лесу — хочешь, не хочешь, а под ноги гляди. Или носом пропашешь за милую душу. Сила — силой, а коряги еще никто не отменял.) и огляделась.

Ой, мамочки! Ну не дура ли я?!

За размышлениями я и не заметила, как мы вышли на большую поляну. На поляне стоя-ли люди. Рядами, кругами, кучками… Казалось, что их много, но я знала, что в нашем городе всего сорок пять лис. Отдельно стояли Славка с Кларой. Рядом с ними находился только один здоровущий лис. По моим скромным прикидкам, он мог сделать пельмени даже из Шварценеггера. А уж медведя завалить — так и вовсе одной левой.

Со мной заговорила высокая симпатичная женщина в старых синих джинсах и футбол-ке.

Темные волосы, растрепанные по плечам, острые, какие-то птичьи черты лица, яркие голубые глаза, худощавая фигура, на которой отчетливо выделяется живот…

— Анастасия?

— Да. А ты — Юля?

— Да. Прости мне жаль, что ты услышала. Я не хотела тебя обидеть, я просто не пред-ставляла, что мы уже пришли.

— А если бы я не слышала — можно было бы говорить?

— Да, — я спокойно выдержала возмущенный взгляд оборотнихи. Виноватой я себя не чувствовала. — Я не знала, поэтому считаю любые вопросы с моей стороны вполне нор-мальными.

— Ах, нормальными!? — завелась Анастасия. — Нормальными? Нормально, когда теря-ешь ребенка? Когда осознаешь, что в тебе зреет новая жизнь, чувствуешь ее, радуешься каждому моменту — и понимаешь, что ты не сможешь доносить ребенка. Никогда не сможешь! Потому что ты — пустоцвет! И все — напрасно. И раз за разом, надежда за на-деждой… и каждый раз рвет тебя на части! Это — нормально?!

Оборотниха шагнула ко мне еще ближе.

— Прекрати истерику! — рыкнул Валентин, но он опоздал.

Настя резко схватила меня за руку — и дернула на себя. Что она хотела сделать, что бы сделала я в ответ, как бы поступил Валентин — все осталось неизвестным.

Потому что стоило ей коснуться моей кожи — и между нами волной поднялась сила.

Это было почти как с Кларой, только ярче, резче, острее… Меня подхватило волной и понесло. Сила выплеснулась наружу — и оборотниха захлебнулась ей, как неопытный ку-пальщик морской водой.

А я держалась на гребне волны. Сила подхватила меня и понесла.

Сейчас я видела. Не просто смотрела на окружающих меня оборотней, но и видела, что они из себя представляют, видела связывающие стаю прочные нити, видела разноцветное сияние аур и контуры их зверей, готовых проявиться.

И было так интересно…

Ближе всего ко мне стояла Анастасия.

И она же была интереснее всех.

Беременность, которая вовсе не красила ее в человеческом облике, обернулась внезап-но яркой вспышкой в ее ауре. Голубой, белый, золотой тона. Яркое сияние вокруг живо-та. И — любовь, смешанная с отчаянием так, что неизвестно, чего там было больше. Она не просто хотела ребенка. Она мечтала, любила, жила этим ребенком.

Ребенком?

Я пригляделась внимательнее.

Ой ли…

В районе живота Насти виднелись два световых пятна. Я ничего не понимала в аурах, но отличить одну от двух все-таки сумела. Детей было двое. И они были вполне разумны.

Именно в эту минуту я стала яростной противницей абортов.

Какой дурак сказал, что это просто сгустки клеток?! Сгустки клеток — это тромбы, это опухоли, узелки, но не дети. Даже сейчас это были две личности. Они думали, чувство-вали, они… боялись…

Я видела и понимала это абсолютно отчетливо. Как таблицу умножения. Им было… бы-ло двойственное ощущение. Им было тепло и уютно, они знали, что любят и уже сейчас любимы и желанны, что дороже, чем они для их матери никого нет. И в то же время они чувствовали ее страх — и боялись. И чувствовали, что что-то идет не так. Неправильно. И от этого им тоже было больно и страшно.

И мне стало их жалко.

Неужели им надо умереть?

Картинка из цветных пятен и нитей вдруг прыгнула еще ближе, стала ярче, отчетливее, резче. И — понятней.

Конечно, у женщин — оборотней будут выкидыши. Если бы дети могли изменяться вме-сте с матерью, этого бы не произошло. Но они пока не могут. И лисица, волчица, зай-чиха не могут выносить человеческих детенышей. На пятом месяце они становятся слиш-ком крупными.

Есть два выхода. Чтобы не случилось выкидыша или дети должны стать оборотнями еще в утробе матери, или оборотниха должна не изменяться хотя бы еще три месяца. Восьмимесячный ребенок вполне может выжить, особенно, если сделать матери кесаре-во. И потом, этот ребенок — оборотень. Это вам не недоношенные детки алкоголиков и наркоманов. Оборотня можно хоть пополам порвать. Если мозг и сердце целы — восста-новится.

Но что делать мне?

Я уже не могу просто закрыть глаза. Смерть этих детей будет на моей совести. Потому что я видела — и не попыталась ничего сделать. А вот что я могу сделать — вопрос.

Черт бы побрал мое незнание и неумение. Приду домой — повешусь в сетке. И фиг я вы-лезу ин нее, не получив ответа на все мои вопросы. А пока…