Клыки Доброй Матери

— Первый, — сказала Добрая Мать над его головой. — Не мой народ уйдёт, а твой. Спи! Когда ты проснёшься, одинокий, презираемый всеми, я буду рядом, и я посмеюсь.

— Что? — спросил Поно. Губы пересохли, даже такое короткое слово едва удалось.

Он поднял глаза. Взгляд его наткнулся на узкую белую ступню в сандалии. Сквозь неё видна была каждая песчинка, и травы пронизывали край тёмных одежд, стелющихся дымом.

Поно вскочил, попятился и наткнулся на Фаруха.

— Идём! — воскликнул тот, схватив его за плечо. — Идём же, довольно!

Он дрожал, непослушные губы тряслись. Страх передался и Поно.

Они отбежали — Поно не смог бы сказать, кто кого тащил, — оглянулись и увидели, что Добрая Мать с улыбкой бредёт за ними.

— Скорее, к людям! — закричал Фарух. — Эй, помогите нам!

Он взмахнул рукой.

— Может, то злые люди! — возразил Поно, потянув его руку вниз.

— И пусть, но они хотя бы люди, а эта… Она идёт, идёт, бежим!

Они побежали.

Поно выпустил повод, надеясь, что бык спасётся и сам, только прижал к себе сумку с пакари. Тот кричал, будто его рвали на части, и бился под рукой.

Люди уже засыпали яму и теперь поднимали с телеги верёвками камень, большую плиту. Вот она тяжело опрокинулась. Горсть за горстью сверху легла земля, и ноги притоптали её.

Фарух и Поно были совсем близко, на расстоянии утренней тени, когда человек в алой накидке кивнул, и копья взлетели. Миг, и работники упали, пронзённые. Кто-то ещё пытался ползти, вскидывал руки в мольбе. Один коснулся ноги храмовника, но тот отшвырнул его.

Ох! — воскликнул Поно и застыл, больше ни шагу сделать не мог. Фарух догнал его, тяжело дыша, и оглянулся, заламывая пальцы.

Погонщик, выставив руки перед собой, пятился. Страж ударил его булавой в висок — легко, один удар, и всё. Алые брызги запятнали белую бычью шкуру.

— Куда, куда нам бежать? — простонал Фарух, упал на колени и поднял взгляд с мольбой. — Придумай что-то!

— Откуда мне знать! — закричал Поно. — Да встань же ты…

Добрая Мать не спешила. То ли шла, то ли стояла, и всё улыбалась, будто знала, что от неё не уйти.

А человек в алой накидке словно и не заметил их, дал знак уходить, и храмовники двинулись прочь, кивая и переговариваясь. Но рука поднялась опять, и копья ударили в спины.

Поно дёрнулся. Бежать бы к быку, да Фарух вцепился в ногу, скуля, повис тяжёлым грузом. А там, впереди, остались только стражи и тот, кто ими повелевал.

Один со смехом указал на тела храмовников — мол, не знали своей судьбы! — и тут же упал рядом с разбитой головой, и другие его братья упали под жестокими ударами.

В живых осталось трое и человек в алой накидке. Двое застыли, сжимая булавы, испачканные чужой кровью, третий побрёл, поддевая тела копьём. Миг — и всё растаяло: и мертвецы, и стражи, и их повелитель, и бык с повозкой. Неясно куда исчезла и Добрая Мать.

— Да это, да это всё просто тени! — сказал Поно, высвобождая ногу. — Чего трясёшься!

Голос его истончился подобно верёвке, в которой лопаются волокна, и прозвучал не так, как подобает голосу храбреца.

— Тени?..

— Да! Я видел такое однажды. Ну, хочешь, посиди тут ещё, а я посмотрю, что там!

Но Фарух не остался. Побрёл следом, бормоча:

— Значит, то были тени… О, моё сердце! Мой дед искал каменных людей — Чинья сказала, где искать, но не знала точного места. Изрыли весь берег впустую… Думаешь, мы найдём ещё одного?

Плита, расчищенная кем-то, раскололась. Лаз чернел под ней. Его прорыли недавно — травы, вырванные с корнем и отброшенные, не успели засохнуть. Рыжая земля ещё не осела.

На ней виднелись следы сандалий, мужских и женских, и поодаль — оттиски бычьих копыт.

Глава 21. Мор

Ночь прошла; утром я не смог подняться.

Мягкие подушки, набитые шерстью, стали жестки от крови. Пятна темнели и на циновке, просочившись сквозь неё на белый глиняный пол.

Самые крепкие из кочевников тянули меня под руки и толкали в спину, но не могли удержать. Ноги, которыми я исходил всю Сайрилангу, больше не слушались меня. Новые раны открылись, и руки людей причиняли мне боль. Их пальцы скользили в крови.

— Он не доведёт нас! — с досадой сказал Йова. — Уту, сделай же что-то! Он истекает кровью.

Полулёжа у стены, я мог только дышать, и даже это причиняло боль, — но теперь не сдержал улыбки. Уту, провозглашённый новым богом, не мог созидать. Ему не понравилась просьба Йовы и не понравилась моя улыбка. Но и Бахари умел читать в лицах.

— Не стоит просить Великих о малом, — сказал он. — Вспомни, Йова, что тебе говорили: награду заслужит достойный. Не тот, кто тревожит богов по пустякам. Мы позовём целителя, пусть замажет трещины глиной. Будет довольно и этого.