Клыки Доброй Матери

Нуру выдержала её прищуренный взгляд, золотой, как мёд и небо на закате, когда тухнут угли, и спросила:

— Тебе тоже дали имя за глаза?

— Мне дали имя, — не торопясь, ответила Медок, — за то, что мужчинам со мной сладко. Я знаю, что сказать, а когда нужно, молчу. Мой танец разжигает их кровь — куда уж тебе, Быстрые Ножки! — и одним только голосом я могу обольстить. Может, Сладкий Голосок и гордится собой, но запою я, и о ней забудут.

— Злая! — надув губы, воскликнула Сладкий Голосок.

— Мои волосы и кожа мягче, чем у Шелковинки, — продолжила Медок, — и на ложе я жарче, чем Уголёк, и гибче, чем Тростинка. За ночь со мной однажды дали золотой палец, за одну только ночь — а тебя, Синие Глазки, небось целиком купили за меньшее, но ты и того не стоила.

Отодвинув миску, она поднялась.

— Может, ты и лучше всех нас, — сказала Звонкий Голосок, — а всё-таки синих глаз у тебя нет и не будет. Вот, ты боишься, что Синие Глазки станет лучше тебя. Завистница!

— Завистница, завистница! — раздались голоса, поднялся шум. Медок не стала спорить и вышла, покачивая бёдрами, будто не спешила и ничего не слышала.

— Ты седьмая, — сказала девушка с другого края стола, полногрудая, с такими длинными и тёмными ресницами, что они, казалось, отбрасывают тень, и голос её был глубок. — Семь — счастливое число. Ничего не бойся, Синие Глазки, ты достаточно хороша. Мужчины будут тебя любить.

— Я буду разливать вино, — возразила Нуру, — и протирать столы. Я хочу трудиться честно, как учат в храме, Имара позволила, и пусть эта жизнь трудна, но когда я стану глиной, Великий Гончар в награду вылепит мне лёгкую жизнь. В храме говорят, что женщины из дома забав пусты и не знают забот, и когда уйдут к Великому Гончару, он слепит из них даже не людей, а прибрежных птиц-бегунков. Придётся им вечно бегать за волной и от волны, чтобы только найти пищу и насытиться!

В кухне стало тихо. Даже женщины, что чистили котлы, бросили работу.

— Думаешь, ты лучше нас? — спросила Тростинка.

— И мы такими были, — сказала Шелковинка и обняла Нуру за талию ещё крепче. — Ничего, сестрёнка, разливай вино, да не спеши судить. Помалкивай и больше слушай. Повернётся гончарный круг, настанет день, и кто-то напомнит тебе твои же слова… или нет, мы не так жестоки. А теперь ешь.

Шаба не делился пищей, и накануне Нуру дали только воду, оттого дважды просить не пришлось. Она съела и хлеб с рыбой, и кашу из зёрен, и сладкий жёлтый плод, и ещё рыбы с хлебом, запивая молоком. Девушки уже не ели — с улыбками придвигали кусок за куском, а Нуру, торопясь, тянула их в рот. Она не знала, сколько времени отведено на еду и не велят ли ей сейчас работать.

— Оголодала, бедная, — сказала женщина от печи. — Небось раньше ела только суп из варёной рыбьей чешуи! Ну, доедайте и идите: будем разжигать огонь, нечего вам в чаду сидеть.

Нуру сунула в рот последний кусок, утёрла губы, и её подхватили под руки и со смехом повлекли прочь. В белых одеждах, черноголовые, суетливые и шумные, девушки и впрямь походили на птиц-бегунков.

— Ты уже видела дом? — спросили они. — Покажем ей, покажем!

Нуру привели в зал, сейчас пустой, где вокруг низких тёмных столов лежали подушки, округлые и плоские, алые и узорные. Тянулись арки вдоль стены — охра и золото, проёмы затканы багровым.

Быстрые Ножки легко вбежала в арку, и, хлопнув в ладоши, подняла руки и плавно качнула бёдрами. Под хлопки девушек она танцевала, улыбаясь и прикрыв глаза, светлая на тёмном, и ещё двое встали слева и справа от неё. В обрамлении арок они изгибались и манили призывно, поглядывая из-под ресниц, а затем выпорхнули со смехом и упали на подушки.

— Здесь мы танцуем, пока мужчины не выберут и не позовут к себе, — сказала Звонкий Голосок. — Бывало, даже Быстрые Ножки уставала, но в последние дни ждать не приходится. Нас посещают особые гости!

И закончила, понизив голос до шёпота:

— Ты слышала о кочевниках, о тех, что носят костяные луки? Они ходят к нам!

— Выдумки! — воскликнула Нуру. — Таона велика и сильна! Разве городской глава пустил бы злых людей?

На неё шикнули.

— Тише, тише! — зашептали со всех сторон, а потом Уголёк сказала:

— Он и приводит их сюда, и платит за них. Не называй их злыми людьми, вдруг кто услышит!

— Помалкивай, сестрёнка, — дала совет и Шелковинка. — У кого длинный язык, у того жизнь коротка. И знай, мы промолчим, но Медок наушничает Имаре.

— Так что ж, про костяные луки правда? — спросила Нуру. — Не врут, что кочевники убивают вай-вай, красных антилоп, и берут их рога?

— Правда, правда, — закивали девушки.

— Не может быть! Вай-вай покажутся не всякому, и они сулят счастье — как можно их убить? Вы видели эти луки?

— Что ты, — покачала головой Звонкий Голосок. — Они их берегут. Каждый лук дарит удачу, а если кто чужой дотронется, удача пропадёт.

— Значит, и нет у них этих луков! Не смогли бы эти злые люди убить красных антилоп, вай-вай даже не показались бы им!

Маленькая ладошка закрыла Нуру рот.

— Тише, сестрёнка! Слушай.

И Звонкий Голосок негромко начала рассказ.