Клыки Доброй Матери

— Знаешь, мне было больно от твоего дара, — сказала Добрая Мать, воздевая руки. — Это золото жгло, оно жжёт и сейчас. Проклятие тоже причинило мне боль, и она длилась много жизней. Но эта утрата… Это совсем другое. К этой боли никто не готов, от неё не защитишься, за неё не отплатишь. Я не знала, как с этим жить. Как жить с этим вечно. Я…

— Я понимаю, — негромко сказал он.

— Я не смогла и дальше отнимать жизни. Я знала, каким станет мир под властью моих детей — я больше не хотела такого мира… Что ж, кончилось тем, что кочевники прогнали одну безумную старуху, выжившую из ума, и начали прятать детей. Время шло. Ты спал. Они решили забыть обо мне, начали поклоняться детям, накалывали их изображения — Уту на груди, Хасиру на спине. Так я их когда-то носила, бродя по этим землям…

И Добрая Мать с тоской поглядела на холм, где уснули теперь её дети, а потом протянула ладонь, будто хотела коснуться каменного человека, но так и не посмела.

— Тогда я пошла к тебе, — сказала она. — Ты клялся меня убить, и я уже хотела того — но я тебя не нашла. Земля изменилась. Может быть, камни обрушились. Я не нашла и не знала точно, где искать, и ещё я думала, после того, как отказалась от человеческой крови, долго не проживу. Я сложила песню для тебя, в ней говорилось, где спрятаны твои братья и сёстры. Надеялась, хоть песня дойдёт до тебя однажды. Я пела детям — и вздумала же назваться Вайей! — хотела, чтобы память о ней жила.

И, обернувшись к Поно, погрозила ему пальцем.

— А они теперь рассказывают сказки о старой Вайе с одним кривым зубом!

— Ох, да я… — смутился Поно. — Я же не знал! Я так слышал.

Добрая Мать покачала головой.

— Я встала на сторону Творцов, — сказала она. — А, да и стороны-то никакой не было после того, как Творцов забросали камнями! Я искала их сама, этих людей, что не боялись смерти. Нашей целью стало одно: найти детей и убить их. А время всё шло, и я теряла многих, и Великий Гончар всё не брал меня к себе. Потом, уверившись, что Творцы справятся и без меня, я отправилась к наместнику. Я очень хотела тебя отыскать и не видела иного пути. Я хотела, чтобы они все мне помогли — и люди, и твой народ.

— И ты рассказала им про источник? — спросил Сафир.

— И я рассказала. Разве они стали бы помогать иначе? Мне дали работников и свободу искать, не прячась — и я никого не нашла! Могилы опустели, хотя казались нетронутыми, а терпение наместника подходило к концу. Мастер сделал для меня две фигуры. Их зарыли, где я велела, а потом я тянула время — лгала, что пробудить вас непросто…

— Так это ты придумала, что нужна кровь?

— Ох, — с досадой сказала Добрая Мать. — Так вышло! Младших детей я не трогала, а вот бычья кровь… Старые привычки не изживёшь, особенно те, что срослись с твоей сутью. Меня заметили, вот и пришлось выдумать объяснение. Но я им велела никогда не брать людскую кровь. Никогда!

— И всё же это было сделано. Но в том лишь моя вина: я дважды мог вмешаться и дважды промолчал. Я не вступился за мальчика…

— Она помогла мне бежать, — сказал Поно, указывая на Добрую Мать. — Меня бы, пожалуй, убили, но она меня спасла!

— Был и ещё один человек, чужак с других берегов. Он стоял передо мной, стоило протянуть руку — но я не протянул, сказать слово — но я не сказал…

— Она спасла и меня, — весело сказал Мараму, и Сафир поднял взгляд и будто только теперь заметил и живых, и мёртвых, и белую арку под солнцем и дождём. — Она думала, твой народ сокрыт от такой, как она. Надеялась, тот, кто видит больше, отыщет их, если у него чистое сердце. Мы искали их.

Голос его погрустнел.

— Мы не нашли. Видно, мы никогда не узнаем, что случилось. Прости.

— Добрая Мать! — пробормотал Бахари. — Я и не думал… Думал всякое, но не это!

Он сидел на земле и слушал, подняв израненное лицо и тяжело и часто дыша.

— А! Не думал, что держал саму Добрую Мать в своём колодце? — усмехнулась старуха.

— Почему ты была в колодце? — спросил Сафир.

— Отчего бы и нет? Хорошее место, чтобы тебя дождаться. Я сделала всё, чтобы тебя привезли в Фаникию, и там бы сразу услышала о твоём прибытии. Ещё я сказала им, что нужно сокровище, чтобы пробудить каменных людей, и что оно надёжно спрятано — и не сказала, где.

Тут она спустила одежды с плеч и, повернувшись спиной, показала шрамы.

— Они меня спрашивали, видишь? Я молчала. Они думали, что держат меня взаперти, но я могла уйти, всегда могла. Чары помогли бы мне укрыться, но для этого пришлось бы отнимать чужие жизни, а я больше не хотела. А ещё, пожалуй, я всё это заслужила.

И, опять укутавшись, докончила негромко:

— Время пришло. Только, прошу, пойдём туда, на холм, к моим детям. Думаю, я так долго жила, только чтобы вернуть тебе дар. Не вижу, что ещё могло держать меня здесь столько времён.

Он поднялся. Они постояли, глядя друг на друга, а потом побрели, не отводя взглядов, и люди пошли за ними к плоской вершине.

Один из кочевников с сомнением поглядел на чашу, отбросил цветок концом меча и забросал его землёй, а чашу промыл и поставил на место. Дождь всё шёл и скоро опять наполнил её.