Княгиня Ольга

— Да, княгиня, — ответил он, — я нашел, чтобы снова потерять… Я ведь понимаю, чем все окончится… Ты — мудрая правительница, и ты отреклась от веры твоих предков… Ты не хочешь торопить народ, но в Киеве уже стоят храмы новым богам. А новые боги неминуемо несут смерть старым богам…

— Порсенна, я люблю тебя. — Старик остановился. Они посмотрели друг на друга — и засмеялись…

— Да, да, да… Все прибывают сюда, ищут новых земель — их тут много, холопов, мехов, меда, кож, серебра… А ты… ты ищешь своих богов и любишь людей.

Порсенна чуть сдвинул брови:

— Ты знаешь, княгинюшка, что не всех, не всех… И этим мне не нравится твой новый бог.

Порсенна никогда не называл Его:

— Как это можно? Любить всех? А как же тогда быть с врагами? Ведь они есть у каждого…

— Вот–вот, и Святослав тоже твердит. — Ольга подняла руку, и камень в перстне — подарке князя Олега Вещего — сверкнул неожиданным лучиком.

Порсенна улыбнулся:

— Твой языческий — почти свекор! — посылает тебе помощь…

И вдруг княгиню Ольгу пронзило острое чувство, что она недооценивала старика, не понимала его полного знания — о многом… о многом…

Будто в подтверждение этих мыслей княгини Порсенна сказал:

— Твой Бог велит любить всех!.. Хорошо! Но скажи — как можно любить ехидну — ту, что убивает свою мать, рождающую это чудовище, ведь она разгрызает у нее чрево, чтобы самой выйти на свет. Я — что, тоже должен любить и ее?

Княгиня молчала, пораженная тем, что Порсенна так точно ударил, может быть, в самое больное место. Слова Святослава: «Как можно христианам ходить на войну, если они призывают прощать своих врагов? Греки лицемеры, им все нипочем, но нам‑то зачем?» — опять ей — уже в который раз! — припомнились вживе.

— И хорошо бы ехидна разгрызала чрево матери, если та родить не может. Но ведь просто рвется на волю поскорей, ей ждать невтерпеж…

— Спаситель говорит о людях, а не об ехиднах, — промолвила наконец Ольга.

— Ах, о людях?! — почти зарычал Порсенна. — Что же ты тогда древлянам‑то не простила смерти мужа? И правильно сделала! Нельзя было этого простить. Если бы ты не пошла тогда войной на них, столицы града Киева уже бы не существовало. И Перун ваш Полянский валялся бы на кострищах… Ты скажешь, что тогда была язычницей. А если сейчас вновь печенеги нападут? Простишь им? Отдашь Киев на разграбление? Что же ты молчишь, княгиня?

Порсенна вскочил и подбежал к столу, налил воды из ковшика, в маленький, с вырезанной на нем утицей, улыбнулся:

— Все внуков балуешь? А ведь именно им придется решать судьбу богов…

Холодок сжал сердце княгини.

— Да, придется им, — эхом ответила она старику.

— Я не верю во всемогущество одного Бога…

— Почему же одного? — сказала княгиня Ольга почти спокойно, — там три бога, троица, как у всех…

Порсенна пробормотал:

— Бог отец, Бог Сын, Бог Дух Святой… У каждого отца — почти! — у меня нет! — есть сын. Значит, тут настоящий Бог Отец и Дух Святой… Так?

Теперь встала княгиня Ольга. Она любила старика, но не выносила, когда он принимался рассуждать о христианстве…

Однако верная своей выдержке и правилу не показывать сразу собеседнику своего недовольства — кем бы он ни был, — княгиня Ольга подошла к резному угловому ларчику, открыла его и взяла, почти не глядя, длинную маленькую склянку с прозрачной жидкостью. Открыла пробку, понюхала и поставила на стол.

— Вот смотри, Порсенна, могу дать тебе в дорогу в Растов Великий — мало ли что может случиться в пути! — Княгиня долго протянула а–а-а, взглянув лукаво, показывая, что ничего не пропустила из объяснений про этрусское прошлое княжества. — Это святая вода. Из Царьграда. Стоит уже у меня два года. Ничего с ней не происходит — ни цвет, ни запах не меняется… Вот это и есть могущество христианской Троицы…

Старик неподвижно смотрел на княгиню Ольгу.' Она не поняла этого взгляда и продолжала:

— Шестого второго зимнего месяца Бог открыл небеса, когда в воды реки Иордан вошел Господь наш Иисус Христос, — Ольга осенила себя крестным знамением, — и тогда Бог Отец отворил небеса, выпустил Святой Дух, и он голубем сел на голову Христа… А вода вся — не только в Иордане, но во всех реках, источниках, озерах, морях сделалась священной. Вода этого дня целительна, она излечивает раны, и ты, Порсенна, знаешь, что рана Святослава была излечена именно этой водой, хотя он не христианин. Но по моей молитве Бог ему помог. И святая вода также…

Порсенна молчал, и княгиня подумала: «Ему нечего мне возразить!»

— Да, княгиня, ты права… — наконец заговорил он. — День, когда небеса или те, кто там находится, делают воду спасительной для человека, целебной, лечат его болезни, освобождают от злых сил и демонов, — благословенный день богов…

Княгиня Ольга почувствовала, как щеки ее вспыхнули, словно у девушки. Она была рада услышать такие слова от непокладистого старика. Но он продолжал:

— Этот день — единственный во всем году. И тайна этого дня сохранялась жрецами тысячелетиями…

Он подвинул к себе флакон, взял его в руки и прислонил к щеке.