Княгиня Ольга

Ее приветствовали стоя, как повелось десятилетиями. Она опустилась на трон, ставший близким, как живое существо. И все последовали ее примеру, уселись, гул голосов стих, и наступила тишина. Все ждали слова великой княгини, надеялись, что она развеет все слухи и домыслы о ней. Собравшиеся хотели видеть Ольгу прежней матушкой, во всем им близкой и понятной. Она же была уже другая. И, сознавая это, Ольга уловила момент, когда ей нужно было встать и шагнуть навстречу своей новой судьбе. И она встала рядом с троном, положила руку на подлокотник.

Она всегда разговаривала со своим народом только стоя. Обернувшись назад и увидев Павлу с высоко поднятой головой и ободряющим взором, Ольга вновь окинула взглядом переполненный зал и начала свою, как считала она, последнюю тронную речь. Но эта речь зазвучала в ее устах твердо, уверенно, показывая правоту силу и убежденность сказанного, выстраданного и выношенного не за один час и день.

— Дети великой державы, русичи, слушайте все! В этом покое я встречалась с вами более сорока лет. Нынче эта встреча последняя, если так вам будет угодно. Знаю, несколько дней назад вы собирались здесь без меня, дабы осудить за отступничество от веры отцов и дедов. Откроюсь. После древлянской печали я потеряла веру в наших богов — кумиров. Я долго блуждала во тьме, источилась разумом и телом. Теперь же увидела неопалимый свет. Еще не ведаю, выйду ли к нему, чтобы он осветил меня, но я пойду к нему так же упорно, как шла ко всему в жизни.

Я не зову вас за собою. Как придет время, пойдете сами. Я прошу у вас с низким поклоном только одного, и у сына своего, великого князя Святослава, прошу того же: дайте мне вольно идти к новой вере. Теперь же не говорю вам: не судите меня, да не будете сами судимы! Говорю твердо: судите меня, ежели есть в чем моя вина перед вами. Я готова принять от вас все справедливые удары!

И еще не было ведомо собравшимся, сказала ли княгиня Ольга свое последнее слово, но поднялся из первого ряда молодой черниговский жрец Световид, страстный в вере и, сказывали, достойный ученик Богомила, такой же непримиримый и беспощадный к иноверцам и отступникам от веры. Сказал:

— Дочь Перунова, княгиня — матушка, ответь детям мироправителя, где есть верховный жрец Богомил? Сие первая вина твоя, что нет нашего вождя на судилище.

Княгиня Ольга приняла вызов, ответила:

— Тебе, Световид, рано похваляться дерзостью. Пусть старцы скажут свое слово, пусть бояре и воеводы упрекнут меня. Но отвечаю: куда умчал из Киева Богомил, спросите у воеводы Свенельда, ежели явится на совет. И свое скажу: завтра в сей час хранитель богов явится на Священный холм. Сие вижу! Слово за старцами.

И поднялся престарелый боярин Ингелот, который еще сорок три года назад ходил с вещим Олегом на Царьград и там прикладывал руку к договору Руси с Византией. Это был всеми уважаемый старец. Он сказал, вскинув руку:

— Да не судима великая княгиня Ольга. Над нею один судья, бог Перун. Увидит вину ее и поразит гневом. А ежели нет той вины и Перун не поразит ее, нам не взыскивать с княгини — матушки. С Олеговых времен при Игоре и Ольге Русь знает лишь одну битву, посрамившую нас. Сам был опален огнем греческим и бежал с поля брани. В иные годы Русь не знала позора. И ныне не ведает, и все благодаря вещей Ольге. Потому не судима она. Я первым палицу подниму на того, кто обвинит ее в отступничестве от своих детей.

— Верно! Верно! — зашумели воеводы и бояре Олеговой поры — почтенные старцы при Ольге. Их поддержали сыновья, тоже бояре уже почтенного возраста.

И только те, кто по родству и свойству был близок с воеводой Свенельдом, кто шел от рода Синеуса, брата Рюрика, только те продолжали настаивать на осуждении Ольги.

— Вера отцов превыше всего! Ольга — отступница! — послышался крик из глубины гридницы.

Но и иной твердый голос прозвучал:

— Благо народа — венец невиновности!

Княгиня Ольга все еще стояла близ трона и следила за перепалкой с прежним спокойствием. Тех, кто выступал против нее, было мало. И вскоре все противники Ольги поняли тщетность своих усилий и согласились, что великая княгиня Ольга неподсудна.

Однако сама Ольга была строже к себе. И осудила бы себя за то, что так поздно прозрела, что так долго носила в себе жажду кровной мести, мирилась с теми, кто во имя веры отцов предавал смерти невинные жертвы, с тем, что не обличала язычества — великое зло и бедствие славян. Сколько их, невинных, по всей Руси, обливаясь кровью, падали на жертвенные камни, к ногам идолищ. За многое она осудила бы себя. Народ же видел в великой княгине иное начало и любил и берег ее во благо Руси. Ольгины уставы продолжали жить. Ольгино миротворчество торжествовало на Руси.

Видел ли сие народное обожание великой княгини ее сын Святослав? И теперь, когда в гриднице все склонялось к тому, чтобы дать княгине волю выбора веры, ее обуревало одно желание — услышать слово сына Святослава. Ей казалось, что слово великого князя будет самым весомым в том многословии, которое звенело — перекатывалось на совете.