Княгиня Ольга

И вот великая княгиня остановила коня на перекрестке улиц. Она уже не воин, не та, что вела дружину на Искоростень. В лице нет суровости, глаза не сверкают гневом и ненавистью, какие в ту пору она питала к древлянам. В ней больше того, что называют материнскими чувствами. Она слышала ропот горожан, видела, что не тянутся к ней, не кричат: «Слава великой княгине!» Нет, они насторожены, лица почти враждебные. Сами жмутся поближе к домам, к заборам, к воротам, готовые в любой миг бежать, дабы скрыться от глаз княгини, от ее воинов, вооруженных мечами, копьями и луками. Да ждут терпеливо, что скажет великая княгиня. Уж не позовет ли своих подданных к новой вере? И позовет, поди, вон как ласково смотрит, как приветливо машет рукой, дескать, здравствуйте, детушки. Ан нет, не отступятся они от своей веры, им милы деревянные боги, их и поругать можно безответно, и ударить палкой, ежели истукан в избе стоит. А коль насильно попытаются загнать их в храм назареев, так лучше смерть принять, чем родителей предать.

Княгиня Ольга, похоже, испытывала удовольствие, рассматривая горожан. Она подъезжала то к одной толпе, сбившейся у открытых ворот, то к другой, кружила по перекрестку. И наконец, выехала на площадь, где киевлян было больше всего, где они стояли плотной толпой. Остановившись, Ольга привстала в стременах и громко, не властно, но миролюбиво, крикнула:

— Слушайте все! Слушайте! Вот я пред вами, великая княгиня, исповедуюсь. Пришел час искупать грехи прошлого, коих за мною много, потому как жила в заблуждении веры. Говорю вам, вижу ноне не ложного, но истинного Господа Бога, вижу его Сына, Спасителя нашего Иисуса Христа. Потому расстаюсь с язычеством, дабы ступить в лоно Христовой церкви!

И людское море забушевало, заревело гневно, волны его все ближе подкатывались к княгине Ольге, к воинам, кои были рядом с нею. Казалось, толпа вот — вот обрушит свой гнев, свою ярость на княгиню, сомнет ее вместе с конем, растопчет.

Но встал в стременах великий князь Святослав и звонким, СИЛЬНЫМ ГОЛОСОМ КрИКНуЛ:

— Остудитесь, кияне! И слушайте князя!

Киевляне насторожились, у них пробудилось любопытство: что же скажет князь — отрок, может, и он вместе с матушкой отступился от веры великого князя Игоря? То-то рядом с ним нет Свенельда, стойкого Перунова воина.

— Говори, князь! — крикнул кряжистый киевлянин с черной бородой, опираясь на березовую дубину.

— Говорю! — отозвался Святослав. — Великая княгиня сказала не все! Слушайте ее и не галдите, как на торжище!

— Подданные князей киевских, я не ухожу от вас, я с вами, но я не нарушу ваших обрядов, вы вольны оставаться в Перуновой вере. Вот мой сын, великий князь Святослав, я не зову его к христианам. Он остается с вами и в вере. Под его знаменем пойдете на ворогов, ежели они посягнут на Русь! Пока же мы десять лет пребываем в мире. Сохраним же его на рубежах державы и дома. Я люблю вас, дети мои, я с вами и не судите меня за то, что познала Христову веру.

Над площадью возникла разноголосица, похоже, что одни еще оставались непримиримы к Ольге, другие же приняли ее искреннюю исповедь милосердно. Знали же они, что в Киеве уже немало христиан, их соплеменников, кои живут мирно и тихо в трудах праведных, в поте лица добывают свой хлеб и всем, кто отрицает их и предан другой вере, они не мешают жить, не досаждают, не обличают их в идолопоклонничестве. И нашелся среди киевлян смелый торговый гость, купец по имени Прокл, который многажды ходил с товарищами в Корсунь и Царьград. Он поднялся на забор и крикнул:

— Россы, кияне! Хаживал я за море в Царьград, видел там, как живут христиане, видел их храмы. Скажу одно: благочестивый народ. Отпустим и мы матушку княгиню с миром. Да пусть в Царьград сходит, увидит там, к истинной ли вере идет! Вот тогда и спросим.

Тут же рядом с Проклом возник другой киевлянин, в драном сермяжном кафтане.

— Ты сам в ту веру метишь переметнуться. Ведомо всем, что на Священный холм не носишь приношений.

— Носил. Да Проклу от того мало проку. Сколько раз грабили в пути на тебя схожие, а Перуну и дела мало.

В сей миг в толпе горожан произошло сильное движение, будто ураганным ветром зашатало их. И возгласы накатывались все мощнее. И услышала великая княгиня одно слово: «Богомил! Богомил! Богомил!» И чувствовались в этих возгласах киевлян почтительность и восхищение. И было ясно, что толпа пойдет за верховным жрецом туда, куда он ее поведет, и сделает то, что он повелит. Опасность приближалась к Ольге, накатывалась. У Богомила было основание посчитаться с княгиней. И как упустить сей случай, ежели силы его с каждым мгновением прирастали. Богомил восседал на высоких носилках, кои несли на плечах четверо дюжих жрецов. Они остановились на противоположном конце площади, и, когда Богомил поднял руку, толпа утихла. И донесся его голос:

— Спрашиваю вас, дети Перуна, когда видите змею, что надо делать?