Княгиня Ольга и дары Золотого царства

Каждый день Эльга ждала вестей. Люди Мистины на причалах расспрашивали каждого, кто прибывал с нижнего Днепра, но о Святославе никто не слышал. Большая дружина отдыхала перед выходом в полюдье. Пришла пора решать, кто из воевод возглавит поход. Эльга привычно ожидала, что этим займется Асмунд, а Мистина останется при ней вершить дела в Киеве. Все как в прежние лета, пока Святослав еще рос. Эльге вспоминались те последние перед смертью Ингвара два года, что юный сын прожил на севере, в Волховце. Тогда она тоже скучала по Святославу. Но теперь с ней не было Ингвара, и потихоньку совершалось именно то, чего она боялась: в душу холодными каплями, одна за одной, просачивалась уверенность, что сына у нее больше не будет… Первоначальный всплеск недоверия уступал рассудку. Все доводы убеждали, что Святослав погиб. Спасти его могло лишь чудо, а от чуда мы ждем быстроты. Не случись оно скоро, вера в него стремительно тает, и надежда становится чем-то вроде сказки, которую рассказываешь сам себе. Душу заливали осенний холод, серая унылость и промозглая мгла. Свет надежды тускнел день ото дня, и уже усилием воли приходилось поддерживать в себе веру, что солнце вернется.

Эльга часто ездила навестить Прияну. Через несколько дней отважилась показать ей привезенное Улебом серебро: а вдруг здесь есть какая-то вещь Святослава, которой она, Эльга, не заметила у него? Но Прияна ничего из них не узнала. Тем не менее невестка слабела и дурнела от тоски: лихорадка не возвращалась, но молодая женщина оставалась такой же худой, бледной, вялой, а глаза ее приобрели такое выражение, будто она постоянно вглядывается в тот свет, но ничего там не может разглядеть. Эльга уговаривала ее поесть, заставляла выпить греческого вина с медом и травами, приказывала служанкам одеть дитя и вела обоих погулять над Днепром. Еще чего не хватало – сын вернется, а жена исчахла.

Почти всегда Эльга встречала на княжьем дворе Асмунда и радовалась, что хотя бы о дружинных делах может не тревожиться. Отроки всегда должны видеть перед собой «самого главного», который и жить научит, и наградит, и накажет, если что. Уверенный вид воеводы будто намекал: я знаю, где князь, а вам об этом знать не положено, вот и несите свою службу.

Однажды Асмунд отправился провожать княгиню на Святую гору. Пока они ехали по городу, он вел беседу о лодьях и снаряжении для полюдья, но Эльга знала его всю жизнь и понимала: что-то у него на уме есть иное.

– Свенельдича видел вчера, – начал Асмунд еще во дворе. – Потолковали. Сделаем как всегда: я в полюдье пойду, он при тебе останется.

Но когда они вошли в избу, Асмунд сел и посмотрел на Эльгу в упор:

– Только ходить будем против прежнего дольше. Придется в Деревлянь заворачивать.

– Зачем? – насторожилась Эльга. – Ты что-то знаешь?

Слово «Деревлянь» и сейчас, восемь лет спустя, отдавалось в душе тревожным звоном железного била.

– Я ничего не знаю. Мистина такого ничего не говорил. Но не может быть, чтобы про наши дела там не прослышали. А если меня волыняне спросят: где князь, которому мы данью обязаны? И что я им отвечу? Так пусть видят, что русь по-прежнему сильна. Половину большой дружины возьму, половину Свенельдичу оставлю. Чтобы не вышло, как с Ингваром.

Эльге стало страшно. Асмунд не сказал этого, но ей казалось, он почти примирился с мыслью, что Святослав не вернется. Свою тоску и ночную бессонницу она относила на счет материнской тревоги, но Асмунд обо всем судил здраво. Он тоже был привязан к племяннику, которого вырастил, но смотрел на дело как воевода.

А воевода точно знал: без князя дружине нельзя.

Заходя к сестре в эти полгода после ее возвращения от греков, Асмунд всегда так внимательно озирался, будто тут в каждом углу сидело по птице павлину. Обычным своим порядком оглядев стены, занавеси и полки, он снова посмотрел на сестру:

– Ничего не хочешь мне сказать?

– Ты о чем? – Эльга растерялась. – Я ничего не знаю. Откуда мне?

– Ну, думай. – Асмунд встал.

Дня через три после этой странной беседы княгиню попросили в гридницу: пришли бояре. Эльга вошла, закутанная в синий мафорий с золотым греческим узором по краю; при ее появлении мужчины встали со скамей по обе стороны прохода. Следуя к своему «царскому» престолу, она оглядывала лица, здороваясь. Честонег с сыном Воротишей, Себенег с двумя сыновьями, Братилюбовичи, Светимовичи, Доморад, Родислав. С другой стороны воеводы – Мистина, Асмунд, старый Ивор, Вуефаст, Сигдан, кое-кто из молодых.

– Уж не принесли ли вы мне вести какой? – сразу начала Эльга, усевшись на трон белого мрамора.

Веселым видом княгиня давала понять, что рассчитывает на добрую весть, но в груди холодело и сердце замирало от испуга, что ждет ее нечто иное…

– Нет, матушка, – ответил Честонег. – От тебя хотим весть услышать.

– От меня? Не имею я вестей. Имела бы – вас бы ждать не заставила.

– Давненько ждем, матушка, – продолжил Доморад. – Уж месяц миновал, как дружина в Киеве, а князь как в воду канул. Волнуется народ. Нельзя голове без тела, а державе без князя.