Не родился еще человек, способный скрыть подобную новость, когда его именно об этом будут спрашивать. К тому же Святослав не сомневался: гонец от дружины, вернувшейся с Греческого моря, немедленно попадет в руки материного свояка. И уж Свенельдич из него выжмет все, что он хочет и не хочет говорить. Нет уж. Лучше так, как снег на голову…
Сейчас, когда на смену постылым песчаным берегам, солончакам, скалам с чахлой растительностью, а потом степям пришли знакомые берега Днепра, привольно текущего между синевой неба и зеленью земли, Святослав испытывал примерно те же чувства, что полгода назад в этих же местах – его мать. Все эти долгие, опасные дни они с гридями так стремились домой, так мечтали тайком – чтоб не сглазить, – как ступят наконец на знакомый причал в Почайне, войдут в родные дома, увидят близких… Теперь, на Днепре, уже вслух мечтали о матерях и женах – у кого были, – о привычных лежанках, чистых сорочках, княжеских угощениях. Об отдыхе, спокойном долгом сне в тепле дома, где не надо дергаться на каждый шорох ящерицы или мыши в траве.
Но чем ближе делалось это счастье, тем более смутно становилось у Святослава на душе. Гриди не сразу это поняли, но постепенно, в долгом пути от острова Хортицы, где они как раз дождались возвращающегося из греков ежегодного обоза, осознали, что князь не разделяет их восторгов по поводу скорого прибытия домой.
Расспрашивая на стоянках, они еще близ порогов выяснили главное: месяц с лишним назад воевода Асмунд провел дружину в Киев. Почти полной численности – около семи сотен. При этой новости у Святослава камень свалился с сердца: он не знал, как вернулся бы домой, если бы его дружина так и сгинула в проклятом Греческом море.
– Как, как? – хмыкнул Вемунд. – А Ингвар как вернулся – с того же моря, и тоже без дружины? Так и вернулся. А потом новую дружину набрал и вдарил как следует.
Он был прав: Святослав с детства знал повести о первом и втором греческих походах отца. Но его не радовало, что судьба заставила проделать тот же путь – через потери, неудачи, идущие за ними унижение и позор. Дружина вернулась без него. А он тащится следом, будто бродяга, с пустыми руками, в старом хазарском кафтане из серой шерсти, который купил в Адомахе, чтобы не замерзнуть ночью в степи.
– Да ладно тебе! – Иггимар даже приобнял его за плечи, что позволял себе редко. – Ты живой вернулся, это ли не победа! Да ни один хрен бы не вылез из той дыры, куда мы попали! А мы вылезли! Потому что с тобой!
– Точно! У тебя удача! – поддержали гриди.
– Без удачи сидели бы сейчас в тудуновом узилище в Карше!
– С голоду бы сдохли!
– В море бы потонули!
– В степи бы сгинули! Там человеку пропасть – раз плюнуть.
– И кто бы у нас князем тогда был?
– У меня сын есть, – несколько неуверенно ответил Святослав.
Сомневался он, конечно, не в наличии сына, а в том, что годовалое дитя способно его заменить прямо сейчас. И правда, кто стал бы править, сгинь он в хазарских морях? Мать с двумя своими воеводами? Выходило примерно так. Но теперь, когда уже никто из его гридьбы не сомневался, что они выжили и скоро будут дома, Святослав перестал считать это подвигом и с тайным страхом начал ждать того неотвратимого мгновения, когда придется взглянуть в глаза домашним. Матери, которую он попрекал неудачей из-за измены богам. Асмунду, который с детства судил его успехи и провалы. Гридям, которые остались почти без добычи. Чьим-то овдовевшим женам. Киевлянам, на плечи которых ляжет содержание всей большой дружины, не обеспечившей себя.
Думы о матери мучили сильнее всего. Попрекал ее греческим богом? Грозил выяснить, чья неудача? Выяснил… Осознав это, Святослав поднял голову к небу и с вызовом уставился в серые ночные облака. Где же вы, боги? Где ты, Перун, почему отвернулся? Не защитил нашу и свою честь?
И раньше случались у руси неудачи: еще нынешние поколения хорошо помнили и Ингваров разгром близ Царьграда, и поход на восток Хельги Красного, там и сгинувшего. Но тогда никто не тягался силами своих высших покровителей, и неудачи воспринимались как обычная подлянка судьбы, что не миновала никого из героев древности. Теперь выходило, что удачи нет ни у кого – ни у матери, которая не сумела добиться от греков поддержки против хазар, ни у него самого, который не смог отомстить грекам и сам чуть не стал хазарским рабом.
Но делать нечего. День за днем, то на веслах, то под парусом, купеческие лодьи приближались к Киеву. В конце концов, гордо глядеть в глаза славе может любой раззява. А вот не опустить взора перед неудачей и стыдом способен лишь истинный потомок богов.
Для трех десятков лодий сразу не так просто найти место на причалах. Если большой обоз ожидали, то причалы освобождали заранее. Хорошо еще, что назад всегда приходило вдвое меньше лодий, чем уходило за море: привезенный товар занимал куда меньше места, чем увезенный. Однако и теперь причальная стража сбилась с ног, внезапно получив весть, что со стены Святой горы заметили на реке караван, но, кажется, свой.