Княгиня Ольга и дары Золотого царства

Наконец служанки раздели княгиню, накрыли легким покрывалом, поставили рядом кубок мурсы, как и всякую ночь. И в осенний месяц септембриос вечера оставались почти такими же жаркими и душными, как летом. Однако, несмотря на усталость, спалось Эльге немногим лучше, чем в первую ночь по прибытии сюда. Взбудораженный ум не давал покоя усталому телу: перед глазами блестел гладкий камень стен и столпов, пестрели мозаики полов и сводов. Золотыми облаками проплывали блюда… Порой она проваливалась в сон, потом внезапно просыпалась и обнаруживала, что и во сне продолжала ходить по мраморным полам и спорить с Константином. В голове неотступно крутились обрывки разговоров. Эльга заново пыталась все обдумать и понять: допустила ли она где промах? Неудивительно, что ей не дали ответов сразу: такие дела решать – не блох ловить. Но можно ли надеяться на успех в будущем, когда царевы мужи все обсудят? Пока было не похоже: все ее просьбы и пожелания встретили не слишком любезный прием.

Вот она опять проснулась в темноте, среди спящих женщин, с чувством усталости от сна, не приносящего отдыха. В лунном свете тускло мерцала на ларе поднесенная василевсом золотая чаша. Уже наступила настоящая темная ночь, но Эльге захотелось на воздух. Она встала, накинула на сорочку покрывало из тонкой шерсти – мафорий. Преподнес его Савва Торгер. Синее, как вечернее небо, большое покрывало было украшено по краям греческим узором, вышитым золотой нитью; от него исходил тонкий дух благовоний из лавок на Месе, где его купили.

Она поднялась на «верхнюю крышу» и остановилась у выхода с лестницы, глубоко вдыхая воздух с ароматами сада. Одуряюще пахло жасмином: после захода солнца этот запах усиливался и наполнял собой темноту.

На галерее, озаренной косыми лучами луны, раздавались возбужденные мужские голоса. Судя по ним, на ее любимой скамье и вокруг расположились Мистина, Острогляд, Улеб, Стейнкиль. Еще кто-то прислонился к столпу ограждения, кто-то полулежал у ног ближайших изваяний. На полу горел светильник, озаряя расставленные прямо на мраморных плитах кувшины с вином и разнородные кубки.

– И вот будет нам этот лысый хрен заливать! – слышался возмущенный голос Добровоя.

Эльге вдруг вспомнилась его мать, Желька: в такие мгновения между матерью и сыновьями сходство проявлялось во всей красе. Желька для столь далеких путешествий была уже стара, но две ее юные дочери – Данка и Негоша – состояли в числе Эльгиных служанок.

– Девкам дали по восемь серебрушек! – возмущенно продолжал Добровой. Видимо, сестры успели ему похвалиться царским пожалованием. – А их почти два десятка! А нас всего пятеро, и нам дали по пять! – Он выставил пятерню с растопыренными пальцами для наглядности. – Мы им – хуже девок! Так-то им люди нужны воевать! Пусть девки ему воюют с сарацинами!

– Да княгиням сколько дали! – прогудел кто-то, сидящий на полу.

– Это кто здесь считает мои милиарисии? – Эльга вышла на галерею.

В просторном синем мафории она почти сливалась с темнотой, только лицо белело. Кто-то охнул, кто-то квакнул от неожиданности; кто-то, сидевший на ограждении, дрыгнул ногами, едва не свалившись во двор – на камне костей бы не собрали, – но успел уцепиться за столп. Все встали.

– Мы тебя разбудили? – Мистина поставил кубок на пол и вышел ей навстречу. – Я говорил этим подлецам: не орите.

– Нет, мне просто не спится.

Эльга прошла между отроками, милостиво не замечая, что половина по жаре сидит в одних портах без сорочек.

– Садись, госпожа, – Мистина усадил Эльгу на ее обычное место, где перед этим сидел сам.

На другом краю мраморной скамьи клевал носом Острогляд. Все снова уселись кто где был. Кто-то из тьмы подал ей кубок; она глотнула и убедилась – опять хлещут неразбавленное. Но ничего не сказала: парням тоже надо отдохнуть после такого дня.

– Мы не считаем твои милиариссии, – Мистина сел с другой стороны возле нее. – Отроки посчитали свои. Они не очень-то сильны в счете, – он усмехнулся, глядя на Добровоя, – но чтобы счесть до пяти, большой учености не надо.

– Пять? – Эльга подняла брови. – Вам дали по пять милиарисиев?

Вместо ответа Добровой взмахнул крошечным мешочком.

– И ничего – для князя, – добавил Улеб. – Ни-че-го! Ни хренашечки. Хоть бы захудалое какое блюдечко передали. Нет же… мужежабы!

У Эльги вытянулось лицо. Поскольку мужская и женская половины русского посольства обедали отдельно, то и дары им вручали отдельно. А утомленная пятью приемами почти подряд и двумя беседами с василевсом, больше похожими на споры, она не нашла сил полюбопытствовать, чем одарили мужчин. И уж конечно, ей представлялось обязательным, что для Святослава, князя русского, будет передан некий дар, равный тому, что получила она. И вот…

– Совсем ничего? – повторила она, едва веря ушам.

Мелькнула мысль, будто отроки, уставшие от впечатлений, посеяли царский дар по дороге, но Эльга ее отогнала. Они, конечно, не большой учености мужи, но и не раззявы. Раззяв князь не послал бы за море, а она бы с собой не взяла.