Княгиня Ольга. Истоки

Живой лавиной несколько из самых внушаемых и горячих голов вместе с несчастной нищенкой принялись стучать в дверь, и низкорослый купец, торопливо спрятав в карман склянку со снадобьем, которым могли отравить посадника, нахмурился.

— Что это за люди? — начал испуганно бегать глазами по помещению Щука. — Что происходит?

— Не знаю, но вам с госпожой лучше скорее уйти отсюда. Становится небезопасно.

Стук усилился и из требовательного перерос в остервенелый, и ровно за мгновение до того, как двери и вовсе сорвали с петель, Ольга с конюхом воеводы по указанию аптекаря спрятались в крохотной кладовой, увешанной пучками с высушенными травами.

— Трус, трус и обманщик! — ворвалась внутрь охваченная яростью и болью женщина. Указывая остальным горожанам на него дрожащим пальцем, оборванка перешла на настоящий рык. — Это ты виноват!!! Твоё лечение не помогло, ты продал мне вместо надежды мешок со страданиями и пустышку взамен лекарства!

Лицо Хруща вмиг побелело от предъявленных обвинений, в глазах отразились глубокие печаль и потрясение — но лишь на мгновение. Карлик нахмурился, отчего две и без того широкие брови словно срослись воедино, и внимательно посмотрел на нищенку.

Он видел её впервые.

— Не припомню среди моих покупателей такого… — продолжая пытаться понять, что к чему, ответил купец и расправил плечи. — Ты, должно быть, ошибаешься: я веду записи о каждом приобретателе, заболевании и товаре, осталось только их провер…

— Лжец! — завопила женщина и обернулась к заполняющим лавку горожанам. — Он лжец, мерзкий обманщик и трус! Разве это — не есть доказательство?!

В очередной раз оборванка прижала к себе неподвижное тельце младенца и запричитала.

Разъяренные горожане, взбудораженные эмоциями убитого горем родителя, становились всё более беспокойными и неуправляемыми. Разгорячённые гневом, подпитываемые собственными страхами и тревогами, нагнетаемые слухами о других поступках торговца, они жаждали кого-то наказать. И маленький, но не дрогнувший ни на секунду перед градом их обвинений человек, показался им лёгкой добычей и козлом отпущения.

Среди моря лиц, искажённых злобой, раздался низкий мужской голос:

— Возьмём правосудие в свои руки! Ни посадник, ни князь, никто не накажет его, все они заодно против простого люда! Но видят боги, каждый ответит за свои злодеяния!

Это предложение зловеще повисло в воздухе посреди звенящей тишины… и толпа, застилаемая какими-то первобытными, низменными инстинктами, сплотилась вокруг него и сделала это послание движущей силой.

Ольга, наблюдающая за происходящим сквозь щели меж досок, дёрнулась вперёд, намереваясь спасти члена торгового братства, но Щука крепко-накрепко прижал её к себе одной рукой, второй же он зажал её рот ладонью. Варяжка отчаянно дёрнулась один раз, затем — ещё, но всё было тщетно.

— Если Вы не хотите отправить себя и заодно меня на тот свет, госпожа, — прошептал ей на ухо конюх, морщась от боли: ногти девушки глубоко впивались в кожу на руке. — То лучше ничего не предпринимать.

— Я не знаю эту женщину и, тем более, не продавал ей никаких лекарств! — выкрикнул Хрущ и швырнул в ближайшего направившегося к нему человека тяжёлый чугунный котелок. — Произошла ошибка!

Кажется, что преждевременная атака на одного из них стала тем самым пальцем, что отпустил натянутую до предела тетиву. С неумолимым ожесточением горожане набросились купца, схватили его подобно какому-то щенку и выволокли на улицу за шкирку.

Новгородцы подняли свои кулаки и ножи, объятые пьянящим чувством ярости, что размыл все грани между справедливым наказанием и беспредельной животной жестокостью. Разгорячённый люд окружил карлика, что свернулся клубком и прикрыл живот, в ужасе хлопая глазами и не осознавая до конца, что происходит.

— Стойте! — выкрикнула нищенка с мёртвым малышом на руках. — Добрые люди, остановитесь!

В этот момент толпа замерла, глядя на скорбящую мать, а у купца отлегло от сердца. Он, дрожа и сдерживая слёзы, ощутил облегчение — увы, обманчивое.

— Не марайте ваши руки, боги запретили нам проливать кровь людскую, — блеснула своими безумными глазами голодранка и наступила на кисть коротышки, с силой давя на неё и стараясь сломать каждую фалангу, каждое сочленение в пяти маленьких пальцах. — Вот только если карлой (4) сотворён, то в люди не тянися! Если и заслуживает он какой-то смерти, если есть в мире справедливость — то рождённый букашкой букашкой и подохнет! Раздавите гниду!

— Правильно! — подхватил один из сообщников и прыгнул на ногу Хруща: лилипут взревел, а в кости раздался громкий треск.

Купец завыл от ужаса и протянул руки к окружившим его жадным до крови горожанам, моля о пощаде.

— Пощадите… прошу! Клянусь, я ни в чём не виноват! — сорвалось с его высохших губ. — Отпустите, я дам столько золота, сколько попросите! Позовите князя, проведём справедливый суд… я готов отвечать за свои прегрешения, но никакого ребёнка я не убивал!

— Слышите?! — не унимается убитая горем мать. — Он хочет купить наши души! Думает, что всё в этом мире позволено тем, чья мошна набита до отказа!