Княгиня Ольга. Истоки

Выгнать прочь самых отъявленных негодяев и разместить оставшихся гостей для их же безопасности в свободных комнатах Забава какими-то чудом сумела быстро и без осечек — и это несмотря на отсутствие в городе отца. Поэтому уже через несколько минут после того, как на холме появился зловещий синий огонь, двери "Пьяной овечки" оказались крепко-накрепко закрыты, ставни — захлопнуты, а посетители расквартированы.

Осталось только заняться немытой посудой, которой последние оставили настоящие горы.

Руки схватили было наполненный до краёв тёплой водой таз, как вдруг треск, оглушительный и близкий, где-то совсем рядом, нарушил окружающую тишину, а следом к нему добавилось лошадиное ржание — прямо под её окном!

— Да чтобы вас! — выкрикнула в сердцах дочь Задора и открыла ставни на втором этаже, свесив оттуда голову вниз и держа наскоро схваченный масляный светильник. — Подите прочь, куда шли, нечего тут ходи… Ходута?!

Даже в тусклом свете масляного фонаря она узнала его безошибочно: не было больше в городе кого-то такого же высокого, с широкими плечами и буйной головой тёмных кудрей. Тут же, сбоку от него, валялась в углу несчастная вывеска в виде чёрного барашка.

Пардусом она вылетела из комнаты и спустилась до лестнице, дрожащими руками открыла тяжёлый засов и оказалась на улице, где в считанных аршинах от входа в заведение лежал он. Медленно рот девушки открылся и пополз вниз, за ним потянулись туда же уголки глаз, и одни лишь удивлённые брови, напротив, полезли на лоб.

— Ходута! — бросается Забава к нему и думает сначала, что знакомый молодец просто нетрезв, вот и явился к ней, но чем больше смотрит она на окружающую обстановку, тем лучше понимает, что будь её предположение правдивым — стало бы всё в разы проще.

Хрипящий, завалившийся набок конь, который уже вряд ли поднимется. Сотни разбитых горшков и заваленная черепками мостовая. И вывеска, содранная какой-то чудовищной силой со стены — с торчащими из неё алыми гвоздями.

— Ходута! — повторяет Забава и щупает его могучую грудь: тяжело и медленно, но она двигается. Дышит… Дышит!

Девичья рука осторожно скользит ниже и чувствует, как по пальцам струится тёплая жидкость и, подняв ладонь ближе к мерцанию светильника, дочь трактирщика видит кровь. Весь левый бок со спины — влажный и багровый.

— Ходута, — напрягается она и пытается привести молодца в чувство, толкает в плечо, тормошит по лицу, но тот не откликается и только делается бледнее. — Ходута! Ответь же, родной!

Отчаяние сменяется гневом — на себя, за то, что ничего на не получается; на него — что снова явился к ней на порог изувеченным и вручил свою жизнь в её руки, даже не спрашивая. Хочется кричать, хочется как следует вдарить по этому кудрявому котелку, но толку с того?

— Я даже на пядь тебя не сдвину, здоровенная ты скотина, — проговорила темноволосая девица сквозь зубы и, не выдержав, от безысходности стукнула по груди его кулаком — но даже это не помогает. — Не сдвину тебя… одна не сдвину.

В опухших, красных от слёз глазах мелькают искорки здравого смысла, и Забава возвращается в отцово заведение, но только чтобы вместе с подмогой затащить внутрь своего великана. Четверо мужчин, схватив его за руки да за ноги, медленно и осторожно поднимаются на второй этаж, и Ходута наконец-то оказывается в тёплой кровати — но и так и не отзывается ни на одну мольбу.

Снять рубаху с детины никак не удаётся, и помощники её переворачивают посадникова сына набок, а сама Забава вспарывает ткань ножом из освобождает его от одежды. Несколько небольших, но глубоких уколов от гвоздей проникали в плоть немногим выше поясницы и зияли сейчас свежими рваными ранами. Однако не повреждения были самыми страшными — кровотечение всё никак не унималось, и даже сейчас на ложе Ходуты образовалась тёмно-красная лужица.

К растревоженной ране она приложила несколько пальцев и с силой прижала их к холодеющему боку молодца, стараясь не дать крови покинуть израненное тело.

— Принесите чистых простыней да тёплой воды, — прикринула она на постояльцев, и двое из них спешно метнулись за всем необходимым, пока ещё пара осталась здесь, рядом с Забавой.

— Не живут, ежели столько крови потеряют, — хмуро пробормотал себе под нос заглянувший через плечо девушки на раненого старик: та, пусть и медленно, но продолжала бежать по пальцам дочери Задора. — Может и не протянуть до восхода.

— Живут! — разгорячённая и раздражённая услышанными словами, гневно парировала Забава. — Он молодой, здоровый, обязательно выкарабкается!

— И впрямь, как бычок здоровенный, — кивнул второй из гостей. — Авось правда всё уладится.

Остальные вскоре возвратились, но перевязать раны оказалось делом сложным, но невыполнимым. С горем пополам перемотав тело Ходуты настолько крепко, насколько они могли, дабы обеспечить положенное давление, помощники Забавы бережно подняли его и положили безвольную голову на подушки.

— Благодарю, — кивнула остальным девица и села у изголовья. — Дальше я справлюсь одна, можете вернуться к себе. Спасибо ещё раз… и доброй ночи.