Княгиня Ольга. Пламенеющий миф

А. Ю. Карпов, посвятивший Ольге подробное исследование («Княгиня Ольга», ЖЗЛ) пишет: «Из этих слов, между прочим, явствует, что Ольга и ее спутники в течение долгого времени оставались при своих ладьях».

Но это теоретически хорошо делать выводы. А попробуйте представить, как это могло происходить в реальности. Могла ли княгиня с посольством ждать в прямом смысле стоя в Суду, на кораблях? Едва ли. Тогдашние «моноксилы», пусть даже с нашивными бортами – это не круизные яхты, на них нет ни кают, ни камбуза, ни гальюна. Это просто лодки, только большие. Ни поспать, ни приготовить поесть, ни удовлетворить еще какие неотложные потребности на них нельзя – особенно для женщины. Все это делалось на берегу – а в данном случае «берег» представлял собой каменные стены, поднимающиеся от самой воды. Невозможно представить, чтобы женщина, да к тому же княгиня, неделями и месяцами спала на досках днища между скамьями, немытая, под палящим южным солнцем, питаясь чем придется и справляя нужду с борта на глазах у всей гавани. Или даже в шатрах, скажем, на берегу Босфора, ведя походную жизнь. Невозможно представить, чтобы княгиня согласилась месяцами томиться, будто нищенка под воротами. А потом прямо из ладьи, вонючая и обгоревшая на солнце, в мятом платье отправилась бы во дворец на прием?

Г. Г. Литаврин пишет:

«Караван Ольги, был, конечно, огромен. Одних женщин в ее свите, по-моему, было не менее 100 человек (едва половина из них была удостоена приемов). Знатные дамы имели во время путешествия, конечно, как и Ольга, собственных прислужниц и рабынь… Всего в императорском дворце в ходе двух аудиенций было принято вместе с Ольгой 217 русов… Что же до общей численности людей всей флотилии княгини, то она достигала, вероятно, полутора тысячи человек (напомню: свита посла из Тарса насчитывала 1000 воинов)»[72].

Полторы тысячи человек – это в среднем 70–80 двадцатиметровых лодий. Такое «стояние» если не парализовало бы работу всей гавани, то, по крайней мере, очень бы ей мешало. Поэтому под стоянием в Суду, вероятно, надо понимать долгое ожидание. Что можно сказать об этом?

Где, собственно, княгиня со всей своей свитой нашла пристанище? Если исключить версии с проживанием непосредственно в гавани, то ученые и писатели дают один ответ: у святого Мамы.

Да витають у святаго Мамы

Ох уж эта «святая Мама»! Наблюдались даже колебания в роде: некоторые писали «у святой Мамы» (и даже «святой Маммы»!). Мы не станем корить за фактические ошибки писателей досетевой поры, когда для установления какого-то мелкого факта, особенно из зарубежной жизни, можно было месяц просидеть в библиотеке, и то без гарантии успеха. Все в том же договоре Игоря с греками четко указано место постоя: «да витають у святаго Мамы» (в переводе вставлено «в церкви святого Мамонта», «да не имуть волости зимовати у святаго Мамы», «И аще ускочить челядинъ от Руси… и от святаго Мамы…». Понятно не очень – почему местом постоя купеческого обоза (а то и возможным местом зимовки) указана церковь? С каких пор церкви используются в качестве гостиниц?

Писатели советской поры, вооруженные знаниями о том, что странноприимные дома бывали при монастырях, сделали вывод, что Святой Мама – это монастырь (на это же указал в примечаниях и Татищев). Вот как описывает это Семен Скляренко в романе «Святослав»:

«Вскоре все они собрались в ее келье. Там горели две свечи, освещая убогую монастырскую обстановку: стол, несколько лавок, серые каменные стены, узкие оконца, через которые долетал шум ветра и стон разбушевавшегося залива.

Княгиня успела переодеться и была в своей обычной одежде, с темной повязкой на голове, и это еще больше подчеркивало ее бледное, утомленное лицо, пересохшие губы».

Внешность княгини в этом отрывке идеально соответствует «убогой монастырской обстановке» – как будто она уже и постриг приняла. Становится жаль старую женщину, вынужденную на чужбине месяцами жить среди голых стен кельи, которая с тем же успехом могла служить тюремной камерой. Никаких монахов и прочих священнослужителей в этом «подворье монастыря» нет и не упоминается, туда свободно заходят люди обоего пола, въезжают с грохотом грузовые телеги… Странный какой-то монастырь, даже непонятно, мужской или женский.