Княгиня Ольга. Пламенеющий миф

«За несколько дней до его кончины с наступлением вечера долгое время падали камни сверху на его дворец и, падая с большим шумом, произвели большие разрушения. Думая, что камни сбрасывались с верхних этажей Магнавры, он приказал поставить там стражу на много ночей, чтобы схватить кого-либо из дерзнувших совершить это. Однако он не постиг, что напрасно старался: ведь это происходило не от людей, но по соизволению высшей силы».

Едва ли над дворцом шел упорный метеоритный дождь. Скорее всего, падающие с неба камни мерещились бедняге Константину в предсмертном бреду, и ничего удивительного: все 54 года своей жизни он прожил с ощущением смертельной опасности, затаившейся совсем рядом. Несчастливой была история его рождения, еще беспомощным младенцем он уже нажил себе врага в лице патриарха Николая; в раннем детстве родной дядя умышлял на его физическую полноценность, всю молодость его угнетал узурпатор-тесть с его четырьмя сыновьями; а под старость отравил родной сын – по крайней мере, по принятой в то время версии. И впрямь, позавидовать нечему.

Так или иначе, власть перешла к Роману Константиновичу. Этот человек был куда больше озабочен своими развлечениями, чем государственными делами, однако протокол знал. Немедленно он разослал, как положено, письмо о своем воцарении должностным лицам по стране и всем значимым зарубежным партнерам. В том числе и к Оттону, и его послы прибыли во Франкфурт уже на Рождество того же года.

Можно представить, какие сцены там разыгрались, полные скрытого – а может, и открытого – драматизма. Русы увидели греческое посольство и узнали, что Константин, их непримиримый внешнеполитический партнер, умер. Греки увидели русов, узнали, зачем те прибыли, и воочию убедились, к каким последствиям привела непреклонная политика Константина. Византийской церкви грозила опасность навсегда потерять Русь, которая, отпав от восточных престолов, усилит позиции престола римского.

Прямо здесь эти два посольства могли лишь обменяться своими новостями – ни на что другое у них пока не было полномочий. Но я думаю, что русы поспешили домой, неся своей княгине важнейшую новость о переменах международной обстановки.

Не следует забывать и об Оттоне, при дворе которого все это произошло. Он имел в Византии свой немаловажный интерес. Уж давно германские короли стремились к императорскому статусу и имели на него все формальные основания – в том числе и богатые заслуги по христианизации язычников, то есть славян и датчан. Помазать Оттона в императорское достоинство мог римский папа, но признание титула Византией было для него очень важно. На тот момент в ойкумене существовало только два носителя императорского достоинства: византийский цесарь и хазарский каган. (Еще Петр Болгарский формально был цесарем, но едва ли это все принимали всерьез.) Дни каганата были сочтены: никто не знал, разумеется, что не пройдет и десяти лет, как он будет сокрушен этими самыми русами, но что могущество его давно в упадке, всем было очевидно. Для полного обладания императорским достоинство Оттону было желательно признание со стороны Константинополя, и ради этого он, пожалуй, мог поступиться честью стать христианским просветителем Руси. Одним варварским племенем больше, одним меньше – для него было не так важно.

И сложилась ситуация, когда сразу две стороны могли играть на интересах, связывающих две другие стороны. «Шантажируя» греков Русью, Оттон мог добиваться признания себя императором. Русь, в свою очередь, могла добиваться своего от греков, угрожая в противном случае предаться римской церкви. И только Роману предстояло выбрать, кто из них для него важнее.

Итак, зимой в начале 960-го года русы уехали домой, с важными новостями, но без епископа Либуция. То, что он с ними не поехал, уже будучи посвящен в сей сан, было удобно всем трем сторонам: Оттон мог угрожать грекам его будущей отправкой, русы тем же грекам – его принятием, но и греки, пока немецкий епископ на Русь не прибыл, еще ничего не потеряли. И в общем не важно, чем эту задержку объяснили, но широкой огласке причина не предавалась. Рукоположение же Либуция привело к внезапному обострению отношений между Германией и Византией, до этого, при Константине, довольно мирных.