Княгиня

Нет, Франческо при всем желании не назвал бы эту пятницу доброй. Снова и снова брал он в руки оправленный в серебро грифель — подарок княгини — и пытался что-то изобразить на бумаге. Его разум, мозг, его силу воображения будто омертвили. Франческо не ощущал и следа вдохновения; ухватившись за идею, которой покорил папу Иннокентия, он, однако, был не в силах ни дополнить, ни обогатить ее ничем новым, так и не продвинувшись ни на шаг.

Что же это? Слепота? Беспомощность? Куда подевались великолепные замыслы, которыми он так и сыпал в присутствии княгини? Чем дольше Франческо вглядывался в девственно чистый лист, тем сильнее охватывало его отчаяние: обелиск, вокруг него четыре фигуры — символы четырех стран света, и все. Тупик. Ни шагу дальше. Все образы, все формы, столько раз виденные им в воображении, уподоблялись уже созданным другими авторами. Тот самый доступ к неизведанному, незримому нечто, которое всегда отличает искусство от ремесла, зловеще блистал своим отсутствием. Теперь Франческо видел лишь то, что видели все, рисовал то, что мог нарисовать любой архитектор, окажись он на его месте, — это была та самая убогая правильность, та похожесть, которой так дорожат посредственности, и никакого полета фантазии, ни намека на загадочность.

В ярости он схватил лист бумаги и, скомкав его, швырнул в огонь. Ну почему, почему ему ничего не приходит в голову? Нет, должно прийти! Если Иннокентий Форумом Памфили вознамерился возвысить свою мирскую резиденцию над церковными постройками Рима, то и ему, Франческо, своим проектом фонтана на пьяцца Навона суждено возвыситься над остальными зодчими Вечного города. Перестройка этой площади предоставляла уникальную возможность воплотить свою концепцию идеального места без оглядки на расходы и затраты. Франческо приводила в восхищение мысль о том, что он сможет показать свои проекты княгине.

Образ княгини не покидал его, он видел перед собой эту женщину постоянно, лицо ее намертво впечаталось в разум таким, каким его запечатлел в мраморе Бернини. Лоренцо сумел так глубоко заглянуть в ее душу, как никто до него не заглядывал. Вновь и вновь вызывая в памяти мраморный лик, Франческо приходил в восторг, экстатическое восхищение, в котором, как он чувствовал, навеки пресуществлялась страстная потребность исканий. Ему казалось, что силы покидают его, как и Сына Человеческого в последний час, когда он напрасно взывал к небесному Отцу, и сердце Борромини переполнял гнев, объектом которого был тот, другой, его соперник. Неужели Лоренцо так и не положили на лопатки? Не уничтожили? Не раздавили? Отнюдь, даже теперь, впав в немилость наместника Божьего на земле, он не утратил величия и мощи, сумев похитить женщину, предопределенную самой судьбой ему, Франческо Борромини. Мысль сия переполняла его гневом, и сам Франческо не в состоянии был уразуметь, что это за гнев — праведный или слепой или же и тот и другой. В одном он не сомневался — подобный гнев способен толкнуть и на убийство.

Франческо отбросил грифель, будто серебро обжигало ему пальцы. Нет, он больше не в силах выносить этого! Поднявшись из-за стола, Франческо решил отправиться на Латеран. Работы там невпроворот, и Бот свидетель — на перестройку церкви отвели каких-то два года. В надежде застать в Сан-Джованни монсеньора Спаду, Франческо торопливо спустился по узкой лестнице. С главой конгрегации предстоял серьезный разговор. В последнее время он взял в привычку раздавать указания рабочим. Так дальше продолжаться не может — большего урона авторитету архитектора и придумать трудно. Кроме того, сейчас самое время пригласить Иннокентия осмотреть стройку. В конце концов Сан-Джованни — епископальная церковь папы! Именно об этом предстояло монсеньору Спаде напомнить его святейшеству, а не вмешиваться в его, Франческо, дела на стройке!

Когда Франческо Борромини вышел на улицу, над городом уже сгущалась синева весенних сумерек. Зябко поеживаясь, он поднял воротник. Если бы хоть что-то пришло в голову насчет фонтана! Может, для начала изготовить уменьшенную глиняную модель? Или лучше из лакированного дерева? Модель всегда нагляднее плоского чертежа на бумаге, к тому же на ней куда менее заметны и возможные огрехи проекта. Все так, но разве не обман — подсовывать заказчикам подобные игрушки? Нет, лучше уж подождать до тех пор, пока у него не появится готовый и выверенный проект, вот когда он будет, отпадет и нужда пускать пыль в глаза.

В окне дома напротив зажегся свет. Франческо даже показалось, что он чувствует тепло и уют комнаты, где сейчас, наверное, семья усаживается за стол или же муж с женой готовятся отпраздновать Пасху. Франческо продолжал жить бобылем — не было никого, с кем скрасить монотонность бытия, даже Бернардо, его племянник, полгода назад поступивший к нему в ученики, не желал обитать под одним кровом с Франческо, отдав предпочтение комнатенке, снятой где-то в старом пригороде.