Князь Андрей Волконский. Партитура жизни

В Эксе есть театр но – единственный в мире постоянный театр этого стиля. Я раньше ходил на все постановки, потому что я большой поклонник такого искусства. Это очень ритуализированное искусство, на древнем языке, который сами японцы не понимают. Но они досконально знают то, что там происходит, и понимать язык им не нужно. Последний раз я в этом театре был года три-четыре назад. И вдруг вижу огромного человека. Выяснилось, что это не японец, а француз, который прошел школу и вошел в эту труппу. Основные актеры по традиции всегда мужчины. Но в хоре и среди музыкантов я замечал женщин. Кроме того, в перерывах между сценами, пока артисты переодевались, передавали по громкоговорителю французские стихи – Бодлера, – более или менее связанные с Востоком. Мне не понравилось. Я решил, что все начинает портиться. Нельзя менять то, что устоялось веками, научиться этому нельзя.

В китайском театре допускается немного больше свободы. Но постановки в нашем смысле слова нет. Мы не будем говорить о маоистском периоде, потому что тогда существовала советская пентатонная музыка для духового оркестра.

Глава 4 Уроки прошлого

Я не теоретик и не собираюсь читать курс по истории музыки или анализу формы, я просто рассказываю о своем личном опыте и о том, что меня заинтересовало. Этот рассказ мною продиктован, а не написан. Можно сказать, что этот материал принадлежит к устному преданию. Говорил я, как бог на душу положит, так что получилась quasi una fantasia.

Может возникнуть вопрос: почему вдруг Волконский залез во все это? Могу сказать, что по состоянию здоровья я стал в некотором смысле пенсионером. Кто-то на старости лет разводит огород, а я вот увлекся историей старинной музыки. Началось с того, что я занимался темперациями, это меня привело к изучению общей элементарной теории музыки, а потом я увлекся творчеством Машо и хотел даже написать о нем книгу. Но просто так заниматься Машо оказалось невозможно; надо было посмотреть, откуда он вышел, что было раньше, какие возникли последствия. Вот так я стал копаться в этом материале и докопался до многих интересных вещей.

Хочу особенно подчеркнуть: композиторы, чье творчество я изучал, постепенно из абстрактных фигур стали живыми, я их полюбил и стал что-то понимать. Вместо энциклопедии или учебника по истории музыки вдруг зашевелился живой мир. Должен сказать, что вплоть до конца XVI века общий уровень музыкальной культуры был чрезвычайно высокий. Лишь некоторые композиторы остались в истории, но вместе с тем тогда была масса менее известных современников, которые тоже писали прекрасную музыку.

Поскольку история обычно состоит из катастроф, в музыке тоже произошла катастрофа. Наверное, я вызову необыкновенное возмущение своей следующей фразой. Я пришел к выводу, что одна из музыкальных катастроф – это появление тональности и тональной музыки, которая все упростила и лишила музыкантов необыкновенных средств выразительности. Я знаю, что это мое высказывание вызовет резкий протест, и я на это иду. Тут еще добавилась равномерная темперация. Я всегда был ее противником. Если музыке нужно будет двигаться вперед и искать новые пути, то, безусловно, надо будет отказаться от равномерности.

Должен смягчить свое заявление и сказать, что тональность появилась не сразу. Процесс этот длился очень долго. Еще Куперен-младший (которого почему-то назвали Великим) называл свои сюиты «порядок». Имеется в виду лад, модальность. Очень долго люди были уверены в том, что пишут модальную музыку, хотя уже употребляли то, что мы называем тональностью. Определить тональность очень трудно, потому что фактически это разница между большой терцией и малой и сведение всех ладов к двум, вот и все. Появилось что-то такое, что мы называем тяготением или притяжением.

Вместе с тем возник сексуальный момент в музыке. Недаром же периоды имеют женское и мужское окончание. Это подразделение совсем искусственное. Сказать, что оно дано нам природой, абсолютно невозможно, иначе это существовало бы у других народов. Чем китайцы хуже, почему у них ничего этого нет? Это исторический феномен. Последствия оказались не очень хорошие, во всяком случае для XVIII века, хотя это началось уже в XVII: сильное упрощение музыкального языка. Возникли бесконечные инструментальные концерты, все пустые, по одной схеме.

После того как появилась тональная система, началась штамповка. В Италии стали штамповать бесконечные виртуозные оперы и концерты. Период сразу после Монтеверди был еще ничего, а потом пошел ужасный декаданс. Оперы XVIII века, за исключением веселых, буффа («Служанка-госпожа» Перголези или «Пимпиноне» Телемана), слушать нельзя. Музыка постепенно стала несерьезной. По сравнению с прошлым, период XVII и особенно XVIII века кажется очень бедным. Он мало дал великих композиторов. Лучше, конечно, держалась инструментальная музыка.