Князь Барбашин 3

Причём князь, озадачив Никифора, не остался совсем в стороне, а внёс в учебник кое-какие правки которым удивился даже сам грек. Он, обучавшийся в лучших университетах хорошо знал, что nulla figura это просто знак ничего. Но все математики Европы сходились на том, что "нуль не есть число". Более того, его даже официально запрещали в своё время во многих странах и кое где этот запрет был всё ещё действителен. Но князь с легкой улыбкой на устах легко вписал в русский вариант "Арифметики", что ноль - это число, такое же, как все остальные числа. Прибавляя или отнимая ноль, мы получаем тоже число, от которого вычитаем или к которому прибавляем. При умножении на ноль всегда получаем ноль. А вот делить на ноль нельзя, ибо нельзя делить на "ничего". А ещё ноль - это точка любого отсчёта.

И вот тут-то Никифор вскипел. Точнее, вскипел он тогда, когда князь сказал, что ноль стоит между отрицательными и положительными числами. Но в Европе отрицательные числа не признавали нигде и считали их "абсурдными". И пусть Леонардо Фибоначчи описал их в своём труде, но даже сейчас выдающиеся математики считали, что ничто не может быть меньше нуля. А если ответ всё же получался отрицательным, то его просто отбрасывали, считая, что решения нет. Ведь как наглядно представить себе отрицательное число?

Но на этот вопрос князь всё так же с улыбкой взял в руки лист бумаги и просто написал цифровое выражение с отрицательным числом в ответе. А потом пояснил: мол, представьте, профессор, что у вас с собой два рубля, а у меня товар на шесть рублей. Я даю его вам, а вы мне свои два рубля и что мы получаем: после того, как отдана вся наличная сумма, останется еще четыре рубля долга. А это - тут он указал на бумажку с цифрами - простое математическое описание нашей с вами ситуации. Хотя, конечно, её можно было описать и проще, от шести вычесть два, но вам же нужно было наглядное представление отрицательного числа в жизни. По-моему, получилось очень наглядно.

О нет, после этого Никифор не сдался сразу и ещё пытался привычно подискутировать, но князь умел настоять на своём, да и кое какие сомнения, чего греха таить, он всё же в нём посеял. И Никифор дал себе слово более плотно заняться и этим нулём, и этими отрицательными числами.

Ну а пока он сначала помогал дьячкам перевести свой учебник на русский язык, поясняя непонятные местным термины и положения, а потом ещё и следил за тем, как полученный результат отпечатывался на станках университетской типографии, в становлении которой он так же принял самое деятельное участие.

Зато эта работа помогла ему близко сойтись со многими людьми, составляющими этакое интеллектуальное общество столицы. Наследие литературного кружка покойного архиепископа Геннадия не зачахло вконец, как это было в иной истории, а наоборот, возродилось словно феникс из пепла и стало ещё более всеобъемлющим. Настолько, что уже и молодые княжата из первых фамилий не чурались подобного общества. Культурная жизнь в столице била ключом, напоминая Никифору столь близкую ему Италию. Да, здесь были свои, и подчас довольно большие отличия от италийских нравов, но это никак не походило на застой, что царил тут по словам некоторым "знаек". И прожив на Руси год, Никифор уже не жалел о сделанном выборе, хотя порой и поражался самомнению руссов.

Так, рассматривая местные богослужебные книги, он обратил внимание на некоторые разночтения с греческими аналогами. И, разумеется, немедленно высказался по этому поводу, но в ответ ощутив лишь полное непонимание со стороны своих русских собеседников. О чём и попечаловался нагрянувшему в Москву Андрею, решив, что уж просвещённый князь поймёт его чаяния. Однако и тут его ждало разочарование. Князь не принял взгляда на верховенство греческих книг, ибо русские книги писались с греческих экземпляров, закупленных митрополитом Алексием ещё двести лет назад, когда в Константинополе правил православный император, а константинопольский патриарх не пятнал себя унией с католиками и подчинением магометанскому султану. "Два убо Рима падоша, а третий стоит, а четвертому не быти", - гордо процитировал он слова из брошюры, имеющейся, наверное, дома у каждого русского книжника. И добавил, что первый Рим сокрушен был Аполинариевой ересью, второй же - османами за грехопадение ромейцев, пошедших на Унию и уступки католикам. Так с чего бы НОВЕЙШИЕ греческие книги были более правы, чем старые? Наоборот, истинное благочестие кроется именно в тех древних текстах. Так что это не русские книги надобно исправлять, а новейшие греческие. И подобная вера читалась в глазах любого многомудрого мужа. Более того, как слышал Никифор, этот постулат даже собирались выносить на ближайший Поместный Собор.