Князь Федор. Меч Тамерлана

Потом, правда, пришла усталость… А за ней и смерть от летящих в упор стрел — или стремительно мелькающих сабель в руках свежих нукеров.

А потом пришло и понимание того, что в засаду, рассчитанную на две тысячи татар самое большое (а сколько еще мог отрядить хан на преследование елецких беженцев?), попало куда больше поганых. Да, передовой отряд, отрезанный от основных сил младшей дружиной — и успешно истребляемый бронированными витязями старшей, буквально обречен… Там ведь еще и срезни казачьи летят едва ли не из-за каждого дерева!

Да только обречена и младшая дружина, вставшая на пути тысяч степняков. И «отроки» ее тают с каждым ударом сердца, словно ледяной затор под напором потеплевшей весной воды.

…Твердило Михайлович осознал свою ошибку слишком поздно. Но разве и мог знать воевода планы Тохтамыша? Что, прорвавшись за броды на Сосне, тот собирается выманить великокняжескую рать к Ельцу, подготовив засаду на пути Донского? Что хан возжелал разорить Пронские и Рязанские земли, вынуждая Дмитрия Иоанновича идти на помощь князьям-союзникам?

И потому послал в сторону Пронска полтумена степняков⁈

Разве мог знать воевода, что сам Тохтамыш выступил следом с основными силами Орды? И что хан оставил для осады Ельца лишь четыре тысячи уцелевших черкесов — да две тысячи спешенных лучников и мастеров осадного дела, присланных из Турана? Даже пушки-тюфенги Тохтамыш забрал с собой, побаиваясь исхода решающий битвы после потерь на Сосновских бродах…

Но когда впереди на дороге, в шагах пятистах прозвучал прощальный отзвук рога (известив Твердило, что гибнут последние «отроки»), воевода осознал свой просчет. Осознал, что Елецкая дружина выбрала противника себе не по зубам… Однако ведь и это обговаривалось с князем.

А потому теперь Твердило Михайлович вновь достал свой рог — и протрубил в него вначале два раза. А затем, спустя короткий промежуток времени, еще трижды… После чего воевода, воздев над головой окровавленную саблю правой, налившейся уже каменной тяжестью рукой, зычно воскликнул:

— Вперед, братья! Последний рывок! Нужно выиграть казакам время!

На полсотни воев поредела старшая дружина. Свыше версты прошли вперед гриди в упорном ближнем бою — прошли по телам целой тысячи поганых! Конечно, им помогли и казачьи лучники… Но все же смертельно устали витязи — израненные, в посеченных бронях. И все одно упрямо рванули они вслед за вождем!

Зная, на что идут — и какой конец их ждет.

Но ведь в обозе на полуночь, к Коломне, уходят и их семьи…

А казаки уже принялись спешно рубить засеку на дороге за спиной последних Елецких бояр, да собирать татарские срезни. Твердило Михайлович выиграет для них время — обязательно выиграет. А когда оно, наконец, истечет, поганые упрутся в свежее укрепление, вынужденные ломиться в лоб! В лоб сквозь густые кроны павших деревьев — и бьющие в упор казачьи срезни…

А когда и этот рубеж падет, будет уже слишком поздно — беженцы из Ельца успеют уйти от погони.

Этот день русичи точно выиграли для своих родных…

Но ведь и это не конец! Ибо Тимофей Болдырь уведет на полуночь, вслед обозу, сотню своих лучших лучников — это для него трижды прогремел напоследок рог воеводы… По дороге от Ельца к Лебедянскому броду через Дон, тянущейся без малого семьдесят верст, есть еще три-четыре верных места, где возможно будет рассыпать шипы-рогульки или натянуть веревки — да спрятать лучников, действуя наверняка. Если получится, сотня истребит летучие татарские разъезды, чуть замедлив противника… Но главное — брод у места впадения в Дон реки Лебедянки. Его казаки перекроют надолбами — и постараются еще хоть немного продержаться прежде, чем татары прорвутся за речной рубеж.

Конечно, стоило увести дружину сразу к Лебедянскому броду. Но Твердило был практически уверен в том, что погоня ордынцев будет слабее и малочисленнее! Что он сумеет истребить передовой татарский отряд — а уж после, устроив на дороге еще пару искусных засад, отступит к броду с уцелевшими воями… А то и вовсе будет действовать у Ельца, беспокоя хана частыми, болезненными вылазками казаков! Тем самым воевода надеялся помочь обреченному, на его взгляд, городу и гарнизону.

А заодно уж и князю Федору, коему Твердило Михайлович по-настоящему верен и предан…

Да — так, очевидно, было бы лучше. Но, подставив верхний блок сабли под удар очередного татарина, воевода понял, что ни о чем не жалеет. Что все равно он сделал все правильно, пусть и не совсем верно… Но вдруг татары нагнали бы дружину на тракте? И вынудили бы принять бой на открытой местности, что тянется за Чернолесом на многие версты⁈

С громким лязгом встретился русский и туранский клинки — и сабля гуляма, выкованная из худого железа, лопнула, и верхняя часть ее отлетела в сторону… А воевода, приподнявшись на стременах, тотчас рубанул с протягом, наискосок, распластав тело поганого!

— Се-ве-е-ер!!!

Глава 20 Огненный прорыв

Червень (июнь) 1382 года от Рождества Христова. Елец. Рассвет третьего дня осады.