Князь Ядыгар (СИ)

– Что он? – собрав раскалывающую от боли голову, я открыл глаза и увидел стоявших рядом Ивана Васильевича и какую-то сморщенную от возраста бабку. – О, брате, слава Господу нашему, очнулся! Княже, снова ты жизнь мне спас, – от избытка чувств царь полез ко мне с явным намерением обнять и расцеловать. – Тяжек стал мой долг перед тобой, ой тяжек. Не знаю даже, как и благодарить тебя! Золота и каменьев тебе отсыпать или землицы может какой хочешь? – спрашивая, он внимательно всматривался в мои глаза, следя за моей реакцией; я же лишь морщился от сильной головной боли. – Не по нравы, вижу. А можа девку тебе какую посватать? А? Из хорошего рода, ядреную, чтобы деток тебе много принесла?

Предложение это тоже не вызвало во мне энтузиазма, так как сватовство и последующая за ним свадьба еще дальше отодвигала от меня перспективу убраться домой. И я снова застонал.

– Хорошо, княже, поразмысли пока, – Иван Васильевич хотел было уйти, но вдруг снова повернулся ко мне. – Ты вечор подымайся. Кормилица живо тебя на ноги поднимет... Посол аглицкий ко мне зван. Толковать с ним будем. У меня по правую руку встанешь...

А вот после этих слов я уже застонал точно не от головной боли. «Б...ь, ну как же так?! Свалить даже без проблем не получилось! Опять головняк заработал! По правую руку сидеть буду!!! Ваня совсем меня «под монастырь подводит!». Лучше сразу на шею мне повесить табличку с надписью – «Я фаворит, а вы быдло»... Черт, надо любой ценой добраться до собора! Вот, прямо сейчас и идти».

Скрипнув зубами, я резко поднялся с постели, но тут же с диким стоном свалился обратно. Голова отозвалась такими ударами, что у меня потемнело в глазах.

– Куды же ты, милок? Батюшка государь, молвил же тобе, – под ухом вдруг прошамкал чей-то осуждающий голос, а на лоб легла, дарящая облегчение, влажная ткань. – Мол полежать пока треба. Я тут тебе отварчик сготовила. Хлебни пару глоточков, боль как рукой снимет, – моих губ коснулась край деревянной крынки и в горло хлынула какая–то пряная теплая жидкость. – Вот, вот... Давай, еще немного, милок. Счас полегчает.

Хм, и правда, стало полегче. Со вздохом я вытянулся в постели, после чего даже позволил себе сесть. К вечеру боль меня отпустила настолько, что я смог поесть. Вкуснейшие пироги с требухой, моченые яблоки и сладкий взвар меня окончательно вернули к жизни.

– Благодарствую тебе, Ильинична, – я поклонился бабульке, что не отходила от меня ни на шаг все это время. – Думал, ведь совсем сдохну от боли. Голова едва не раскалывалась. Выходила... Прими вот от чистого сердца, – к счастью в поясе у меня была припрятана золотая монетка – то ли персидский дирхем, то ли старинный византийский солид. – Прими.

Та же вдруг махнула сухонькой ручкой и заголосила:

– Что ты, милостивец?! Это мы тебе все в ноженьки поклониться должны, да за тя Богородице молить! – шагнув к постели, он вцепилась в мою ладонь и начала ее осыпать поцелуями, не переставая бормотать. – Ты же нашего Государя Батюшку спас. Ты же не дал надеже нашей сгинуть от немчинового зелья бесовского...

Я несколько раз дернулся, пытаясь выдернуть ладонь, но без толку.

– Я же нашего Государя батюшку на ручках держала. Вот такохонького кормила... А как занемог он, как матушка его, все слезы выплакала, – продолжала причитать она. – Государыня, покойница, також кровушкой харкала, вздохнуть не могла. Занемогла, все водичку просила. Я же …

Вот тут–то я сделал стойку на зависть любому охотничьему псу. «Хм... Получается, у Елены Глинской, матери Вани, все также начиналось. Температура, постоянная жажда, в слюне кровь. Значит, историки не врут, что в ее костях оказалось слишком много ртути. Вот же уроды, отравители, как ртуть-то им по нраву пришлась. Лет двадцать уж ей балуются. Совсем страх потеряли! Сначала, мать царя траванули, потом самого Ваню решили. Красавцы! Совсем охренели! Сдавать их всех надо, как пить сдавать...». Честно говоря, после всех последних событий – неудачного побега, поимки поджигателя, постоянного ожидания отравления или удара кинжалом – мне уже было все равно, что что Иван Васильевич придет в ярость. Даже то, что это именно я подтолкнул его к мысли об опричнине, меня уже совсем не волновала. Я чертовски устал от всего этого и очень хотел домой.

– Ой, что же эта я, дура старая, совсем запамятовала. Собираться ж тобе, княже, надо. Аглицкий купчина какой-то к Государю на поклон собирается, – вдруг всплеснула руками царская кормилица, сбивая меня с мысли и возвращая в реальность. – Чичас Машку, дуреху, пришлю.