Князь Ядыгар (СИ)

«Какой шустрый! Уже прошение какое-то замастрячил… Опа-на!». В это мгновение я почувствовал что-то странное. «Подожди-ка, друг любезный! Это же не прошение… Б…ь…, картина!». В горле тут же колом встал комок, который никак не удавалось сглотнуть. «Брейгель, скотина, выходит настоящий мастер! Черт, а я тут едва не собрался собор грабить… Походу, Дениска, ты выиграл настоящий джек-пот и скоро отправишься домой!».

Царь тем временем взял протянутый сверток, развернул его и с любопытством стал разглядывать...

Видит Бог, я не знаю, как мне удалось досидеть до конца. Не раз я едва сдерживался, чтобы не броситься и не схватить эту картину. «Давай, Ваня, давай, быстрее. Ты же не любитель этого всего! Кинь ему пару монет и отпускай! Быстрее, быстрее!». Наконец, Иван Васильевич, видимо уже утомленный долгим приемом, благосклонно кивнул Брейгелю и что-то негромко бросил толмачу, который тут же громогласно объявил царскую волю. Художнику дозволялось рисовать царский потрет, но только с благословения митрополита.

После этого художника быстро оттеснили в сторону, отчего мне пришлось изрядно поработать локтями, чтобы нагнать его. Нашел я Брейгеля возле самой стены, где он, еще не отошедшей от такого приема, забился в небольшую нишу у пышущей жаром печи и с отрешенным видом глазел оттуда на боярские спины.

– Хер! Хер! – начал я выдавливать из себя кое-какие полузабытые немецкие слова и выражения, надеясь что он хоть что-то поймет из моей тарабарщины. – Так вроде у них обращаются. Черт, это погано звучит… Ду хаст малер! Художник, значит. Так ведь? – мне кажется тот испугался еще сильнее от моих слов, но найдя в себе силы, качнул головой. – Хорошо… Картину продай! Бильд! Продай! – начал я энергично тыкать в его сверток, который он прижимал подобно мать младенца. – Как там правильно… Их кауфен бильд. Чего ты машешь головой? Хорошо заплачу! Вот же черт упертый. Вот, смотри сколько монет!

Трясущимися от нетерпения руками я дернул со своего пояса кошель (кожаный мешочек с завязками) и высыпал часть его содержимого в свою ладонь. С мелодичным звоном посыпались десятка два золотистых чешуек, на которые тут же завороженно уставился Брейгель. Бывший крестьянин и недавний ученик гравера, он с роду не видел столько золота, за которое у себя на родине с легкостью смог бы начать новую безбедную жизнь.

– Мне нужна эта картина, – близость той самой картины едва не сводила меня с ума. – Слышишь, черт ты не русский?! Мне нужна эта картина! Тяни руки! Хенде, тяне! – я развернул его ладонь и пересыпал туда все мое золото, не считая. – Видишь, сколько золота?!

«Все, спекся Брейгель! Моя картина!». Я выдернул у него свернутую картину и понесся к себе. По переходам и коридорам я пронесся как ветер, никого не замечая на своем пути.

– Картина моя, моя, – бормотал я, ворвавшись в опочивальню и тут же закрыв дверь на массивную деревянную щеколду. – Сейчас…, – узел на тонкой веревочке, что держала свернутую картину, никак не хотел развязываться и пришлось его перегрызть зубами. – Разверну… Вот… О!

«О, Боже! Работает!» На меня усиливающимися волнами стало накатывать уже забытое чувство падения. Ноги начали подкашиваться. С жуткой силой мое тело потянуло в картину. «Домой, домой! К черту эту грязь, кровь! А-а!».

По полотну картины пошли расходящиеся круги, похожие на те, что оставляет брошенный в озеро камень. Коснувшиеся поверхности картины пальцы ощутили теплоту и движение. «Домой! Быстрее, быстрее!».

Набрав в грудь воздуха, я приготовился к переносу. Рука погрузилась уже по локоть, затем по плечо. Я зажмурил глаза, наклонился головой вперед и... ничего! Что-то меня настойчиво выталкивало обратно.

– Как же так? Черт! Черт! – я снова и снова тыкался в полотно, по которому бегали волны, но результат был прежний. – Сломался что-ли? Проклятый портал! Чертова картина! Б...ь, а это еще что-такое?

Я вдруг осознал, что в моей вытолкнутой из картины ладони было зажато нечто. Это был хрустальный фужер в виде кубка, на резных гранях которого тут же заиграли яркие огоньки горящих свечей.

– Что за уродские шутки?! Что это так... Б...ь! – вдруг я вспомнил этот фужер. – Откуда он здесь оказался? Откуда, черт побери?!

Этот фужер, долгое время простояв на самом почетном месте в бабушкином серванте, в свое время был подарен мне. Он и его пять братьев близнецов, составляли серию советского хрусталя «Олимпийский огонь», выпущенную ограниченной партией на заводе Гусь Хрустальный. Наша семья часто смаковали из них домашнее вино, поэтому мне прекрасно были знакомы все резные грани этих кубков. И вот теперь фужер из моей квартиры оказался здесь, таким же невольным пленников чужого времени, как и я.

После я еще долго сидел возле картины и размышлял, пытаясь понять все произошедшее. Однако, в голову все время с поразительной настойчивостью лезли и лезли какие-то совершенно глупые мысли.