Князь из десантуры

– Я потому и этот разговор с вами завёл. Был я вечером у Мстислава Романовича, излил свои сомнения и волнения. Мне ведь не престол дорог, я за него не держусь. Хоть сейчас в пустынь готов, постриг принять. Мне монашеский клобук ближе княжеского венца. Я за дочь волнуюсь, Анастасию. Господь сыновей мне не дал. А жена родами дочки умерла.

Тимофей опять вздохнул, поднял прозрачные глаза к звёздному небу, украдкой смахнул слезинку.

– Уж как меня и бояре, и сам Мстислав уговаривали: не пристало, мол, князю бобылём ходить, женись снова. И церковь святая позволяет вдовцам второй брак, и наследник княжеству нужен… А я не смог. Так любил её, голубицу свою. Не заставлю себя на супружеское ложе с иной возлечь. Иногда как вспомню её кроткий взгляд, её нежные речи – грешен, начинаю мечтать, чтобы скорее на небесах воссоединиться… Эх!

Ярилов и де ля Тур молчали, боясь прервать откровения. Молчал и князь, и только отсвет костра обозначал две мокрые тропинки на его щеках.

Наконец, Тимофей высморкался и продолжил:

– Одна отрада у меня, дающая смысл жить – кровинка моя, доченька, княжна Анастасия. Семнадцать лет, а мудра, как Соломон. И норов не наш, не доброславовский. Девичьи утехи не любит – ни прясть, ни вышивать, ни хороводы водить. Ей бы – на коня, да из лука пострелять. Я ведь знаю, дружинники мои за спиной потешались: мол, всего один муж и воин в нашем роду, да и тот – девка. Вот за неё боюсь. Она ведь Святополку не покорится, горожан поднимет на битву и на стенах погибнет. Такая она у меня – гордая, смелая. Дева-воительница, о которых ещё древлегреческие мудрецы писали.

Дмитрий украдкой взглянул на побратима. Так и есть: слушает не дыша, разрумянился. Наверняка свою амазонку, Эльвиру огневолосую, вспоминает.

Князь, заговорив о любимой дочери, повеселел. Ткнул Дмитрия в плечо маленьким кулачком:

– Так вот, воевода, всё войско только и говорит о том, как рыжий Дмитрий добришскую дружину из пьяной шайки в крепкий отряд добрых витязей превратил. Я и сам их не узнаю. Молодец!

Ярилов, пряча довольную улыбку, возразил:

– Только бой покажет, добился ли я чего-то или ещё нет. Рано хвалить, княже.

– Ну, недолго осталось, скоро увидим. А теперь главное слушайте, друзья мои. Я с Мстиславом Романовичем посоветовался, как беду разрешить, он и согласился. Коли я сейчас в Добриш вернусь, хоть и без дружины – не дерзнёт Святополк напасть. А вы тут и без меня справитесь, даже лучше будет. Ну, а чтобы и язык чей-нибудь поганый не повернулся тебя, Дмитрий, хулить, то я назначаю тебя своим кравчим. Завтра перед дружиной объявлю. Теперь ты – ближний боярин добришского князя, законный воевода и начальник дружины. И грамота уже о том заготовлена.

Дмитрий несколько растерялся и не знал, что полагается в таких случаях говорить (точно не «Служу России!»).

Видел бы сейчас это капитан Асс, который, бывало, язвил: «У тебя, Ярилов, на плечах не две лычки, а положительный тест на беременность – ещё один тормоз народился на беду российской армии».

Анри восхищённо лупил побратима по спине и искренне радовался карьерному взлёту своего бывшего толмача.

А князь Тимоша ласково улыбался и кивал.

И никто из них не видел, как из темноты за происходящим наблюдает измождённый половецкий шаман, бормочущий проклятья и вцепившийся костлявыми пальцами в обвивающую горло стальную змею.

* * *

Темник Джэбэ говорил мало и всегда – правду. В любом другом государстве не сделать ему карьеры, но держава Чингисхана строилась по своим принципам. Доблесть воина, верность руки ценились гораздо выше умения врать и льстить. Может, именно поэтому Империя в конце концов достигла берегов трёх океанов.

Двадцать с лишним лет назад, во время жестокой битвы между монгольскими племенами в урочище Койтен, ещё не известный миру Темучин чудом не погиб – метко пущенная стрела повредила шею. После победы будущий правитель половины мира, зажимая кровоточащую рану, подошёл к пленным и спросил:

– Чей выстрел едва не отправил меня на суд небесного отца Тенгри?

На такой вопрос способен ответить только безумец. Или храбрец.

Молодой монгол кивнул бритой головой:

– Это сделал я. Моё имя Джиргоадай.

Один из нукеров Темучина подскочил к дерзецу, замахнулся топором:

– Сын стервятника! Тебя ждёт смерть.

Темучин придержал своего гвардейца:

– Подожди, отделить голову от туловища недолго, но я ни разу не видел, чтобы она приросла обратно. Ответь, смельчак, ты хотя бы сожалеешь о сделанном?

Бритый огорчённо ответил:

– Да, моя уставшая от битвы рука дрогнула в последний момент, и стрела промахнулась мимо твоего горла, хан. Небесные охотники, к которым ты отправишь меня, будут потешаться и показывать пальцами на Джиргоадая, который даже не способен точно попасть в цель всего лишь с пятидесяти шагов!

Темучин рассмеялся, велел развязать побеждённого и сказал:

– Я встречал умелых воинов. Я встречал честных людей. Я встречал дурачков, не умевших врать для своей выгоды. Но я впервые вижу, чтобы все эти качества соединились в одном человеке. Будешь моим нукером, багатур. И отныне нарекаю тебя Джэбэ, что означает «стрела».