У Дмитрия страшно кружилась разбитая голова, и он держался из последних сил, чтобы не свалиться. Анри, бледный от потери крови, придерживал цепь правой рукой, чтобы уменьшить страдания раненой левой, и шептал по-латыни:
– Ничего, брат Дмитрий, нам бы только немного прийти в себя, а потом никакие кандалы не смогут стать между нами и свободой. «Горе побеждённым» – это только про тех, кто признал своё поражение и потерял надежду.
Про выкуп, сытое житьё в почётном плену и лекарей он уже не вспоминал.
Боль колошматила в виски, облепляя голову искажающей звуки и цвета ватой. Дмитрий механически переставлял гремящие цепями ноги, периодически выпадая из происходящего – казалось, что он плывёт в озере жёлтой слизи, из которой неожиданно выныривали то сутулая спина идущего впереди смоленского ратника, то испуганные глаза Анри. Сладко запахло сердечным лекарством, и вот дедушка гладит по щеке… Нет, не дедушка – тамплиер хлещет по щекам и умоляет:
– Брат Дмитрий, вставай. Упавших добивают, брат…
Лишь на второй день стало полегче, туман исчез, зато страшно саднили натёртые кандалами ноги. Дмитрий вновь стал различать звуки и запахи, но радости это ему не принесло: звякание железа, шорох разбитых в кровь босых ступней, сдавленные стоны. Шли безостановочно, с рассвета до заката, и нужду некоторые справляли прямо в портки: тошнотворная вонь мочи смешивалась со сладковатым запахом загнивающих ран.
Разговаривать конвоиры запрещали, немедленно наказывая нарушителей ударами бича, от которых кожа вспухала и лопалась, сочась сукровицей. Ночью рабов сгоняли в плотный круг, разжигали по периметру костры. Утром заставляли встать. Тех, кто не смог подняться – открепляли от общей цепи, оттаскивали в сторону, добивали у всех на глазах. И бросали бездыханные тела прямо тут, у дороги. Остальным давали пить, передавая деревянную бадью с водой, и бросали куски чёрного, окаменевшего хлеба – Дмитрий был поражён, увидев, как люди дерутся между собой за эти неаппетитные заплесневелые комки. Сказал:
– Братцы, как же так, мы же все – свои, в одну беду попали. Надо по справедливости делить…
И тут же, охнув от резкой боли, замолчал, получив персональный удар бичом от одноглазого мучителя. Вторую порцию принял на себя тамплиер, заслонив побратима собственным телом. Довольный собой циклоп усмехнулся:
– Говорить нет, урус. Другой раз насмерть забью. Три удар – человек пополам!
Как-то колонна внезапно остановилась; те, кто был ещё в силах, тянули шеи, чтобы разглядеть причину, но таких было меньшинство. Многие уже, похоже, смирились со своей участью.
Нарядный всадник кричал на перса:
– Стой, краснобородый! Дай дорогу любимым коням Джэбэ-нойона! Каждый из них стоит в пять раз дороже, чем вся твоя отара вшивых рабов!
Дорогу перерезал табун коней – саврасых, белых, гнедых. Сияющих гладкими боками, играющих гривами. Ухоженных, сытых. Свободных…
Дмитрий вглядывался, прикрыв глаза от солнца: ему вдруг показалось, что среди красавцев мелькнул золотой круп Кояша. Дмитрий привстал на цыпочки – коня уже не было видно, зато следом появился нарядный всадник. Снял малахай, очень знакомым движением вытер пот с бритой головы. Ярилов охнул:
– Азамат!
Охранник ударил русича по затылку рукояткой кнута:
– Ну ты, длинный, хватит пялиться.
Дмитрий ссутулился, но подглядывать не бросил. Видел, как работорговец, умоляюще сложив руки на груди, униженно извинялся перед остановившим колонну монголом.
Ярилов вспомнил всё: и эти бегающие глазки, и подобострастные ужимки. Прошептал тамплиеру одними губами:
– Анри, знаешь, где мы встречались с нашим персом? Это – тот самый купец, которого тогда мы с Тугорбеком от степных разбойников отбили. Видать, переключился с торговли благовониями на более выгодный бизнес.
Как давно это было! Дмитрий тогда ещё был рабом. И сейчас – снова…
Франк вгляделся, рванулся, загремев цепями. Закричал что-то на фарси. Охранники бросились, облепили рыцаря, Дмитрий кинулся на подмогу – свалку остановил купец. Подошёл, вслушался в крики Анри, важно махнул унизанными перстнями пальцами, отгоняя конвоиров. Велел отстегнуть тамплиера и русича от общей цепи, пригласил в свою повозку, укрытую от солнца лёгким навесом. Однако кандалы пока что снимать не приказал.
Выслушал Анри ещё раз, всмотрелся в лица. Погладил крашеную бороду, кивнул:
– Конечно, я помню то неприятное событие и благодарен вам за спасение. Всевышний учит нас платить добром за добро…
Нукер Джэбэ-нойона, кыпчак Азамат, сопроводил табун отборных жеребцов до стоянки. Покрикивая на табунщиков, то и дело любовался настоящим красавцем – золотым Кояшем. Коня он поймал сам после бойни на берегу Калки. Долго искал побратимов, но ни среди убитых, ни среди пленных Дмитрия, Анри и Хоря не было. Исчезли, как рассветные звёзды.
Азамат вздохнул. Вечное синее небо подарило ему настоящих друзей, но недолгой была дружба. Надо отнести её к потерям и лишь изредка вспоминать эти счастливые дни.