Князь Холод

Как бы то ни было, но мой Сушков аж светился от счастья – на его веку это был первый случай, когда зимой деньги не только тратились, но и поступали в казну Холодного Удела. Стоило только моему карману пополниться деньгами, как ко мне зачастили купцы с предложением своих услуг. Я уж было подумал, что их привел исключительно запах денег, но всё оказалось несколько прозаичнее. Просто господин Калашников в своем кругу потешался над моими «смешными прожектами», а люди слушали и мотали на ус, обдумывали, прикидывали. И выяснилось, что есть желающие занять предлагавшееся ему место. Сейчас вообще многие купцы задумывались по поводу перехода от простой купли-продажи к организации мануфактур и торговли уже самими произведенным товаром. В результате договорился я о сотрудничестве с одним предприимчивым дельцом, зовущимся до боли знакомым с детства именем Владимир Ильич, но с фамилией Чайкин. Тот и с мастерами-зеркальщиками имел контакты, и готов был вкладываться в производство. Да и отапливаемые водой из горячих ключей теплицы его заинтересовали, особенно если попытаюсь «пробить» под эту тему армейские закупки. Что ж, Калашников, посмотрим, кто будет смеяться последним.

После Крещения в Ивангород прибыли для заключения мира тимландские послы. И поначалу вели они себя очень нагло и самоуверенно. Особенно усердствовал глава посольства виконт Этингер. От нас он требовал ни много ни мало – немедленно отпустить всех пленных тимландцев, вернуть все захваченные пушки и, представьте себе, вернуть тот самый кораблик с золотом и зеркалами!

– О каком корабле идет речь? – разыгрывая удивление, поинтересовался у меня царевич Федор, в то время как начальник Посольского приказа Иван Александрович Губанов стоически хранил молчание.

– Понятия не имею, – я безразлично пожал плечами, – на пристани в Столле было штук восемь-десять посудин пришвартовано, так мы их спалили. Некогда нам разбираться было с их содержимым.

– Слышали, господин виконт? – усмехнулся Федор Иванович. – Сгорел ваш кораблик. Зеркалам конец пришел, а вот золотишко можно попробовать достать. Вот мы и попробуем. Таридийское царство требует от королевства Тимланд возмещения ущерба, нанесенного вероломным нападением на Бобровскую область в сумме одного миллиона рублей золотом. Кроме того, требуем передать Таридии провинцию Средний Нарис с городом Столле и провинцию Нижний Нарис с городом Оберг!

Ой, что тут началось! Тимландцы, брызжа слюной, ругались, грозили всеми возможными карами, в том числе вмешательством фрадштадтцев, а Этингер обещал лично к маю месяцу въехать на белом коне в ворота завоеванного Ивангорода. Дичайшая некомпетентность! Я смотрел, как на скулах Губанова играют желваки, и молил Бога, чтобы наш главный дипломат не взорвался раньше времени.

– Полноте, виконт, – остудил пыл тимландца царевич, – достаточно войска вы до весны собрать не успеете, а я, лишь только сойдет снег, перейду Нарис и возьму всё, что хочу, без боя.

– А там и Рисбанд рядом, – подлил масла в огонь я, намекая на близость тимландской столицы.

– И то верно, – подтвердил Федор, поднимаясь на ноги, – жаль, что у нас с князем Бодровым много дел, придется вам дальше с господином Губановым общаться.

Мы покинули переговорный зал, а к вечеру начальник Посольского приказа доложил, что западные соседи согласились заплатить пятьсот тысяч золотом и уступить нам часть провинции Нижний Нарис. Ту часть, что располагалась на восточном берегу Нариса, зажатая между рекой и отвесными отрогами южного хребта Верейских гор. То есть мы получили именно то, что и рассчитывали получить изначально.

– Тимландцы убрались весьма довольные собой, – усмехнулся Губанов, – отлично вы их припугнули!

– Земля – это, конечно, хорошо, Холод, но порт там всё одно не поставишь. Что морское побережье, что выход к реке – сплошные скалы.

– Дойдут руки до той земли, взорвем к чертям эти скалы! – уверенно парировал я. – Главное, что теперь эти скалы наши!

В фехтовании я упражнялся ежедневно. И сам отрабатывал уколы, финты и выпады, и практиковался с Игнатом или Алешкой. Фехтование такое дело – требует постоянно быть в тонусе.

Младший царевич сначала относился ко мне с опаской, думал, я возгоржусь своими ратными подвигами, а его буду презирать за то, что даже не попытался оправдать меня перед отцом и Глазковым. Но я вел себя с ним так, словно и не было между нами никаких недоразумений, так что вскоре наши дружеские отношения вернулись на прежний уровень, с той лишь разницей, что теперь чаще верховодил я. Поэтому Алексею приходилось реже пить и гулять, зато чаще фехтовать, принимать участие в формировании своего уланского полка и помогать брату в делах Воинского приказа.