Князь Кий

После этого Аттила вошёл в свой шатёр и на руках вынес мёртвого брата. Положил на щит. И подняли щит с телом своего повелителя военачальники Бледы и понесли вдоль его войска, взывая во всеуслышание;

- О преславные воины наши! Внезапная смерть от излишка выпитого вина поразила кагана Бледу! Смотрите - ни единой капли его крови не пролилось! Умер он своей смертью… Десять тысяч лет великому кагану Аттиле, отцу всех гуннов!

Аттила шёл первым за мёртвым братом, а за ним - вся его свита. И каждый острым ножом надрезал себе щеки, ибо по обычаю гуннов по умершему кагану следует плакать кровавыми слезами.

И никто больше не поднял руку на убийцу. Никто не захотел начинать братоубийственную войну, хотя уже тогда многие подозревали Аттилу в убийстве брата.

Но разве видел это кто своими глазами?

Сняв осаду Сингидуна, гунны похоронили Бледу в чистом поле, а Аттилу провозгласили верховным каганом, которому покорились все роды и союзные племена.

И с этого времени Аттила один владел огромнейшей державой. Много кровавых походов провёл он, разоряя и грабя разные страны, не одно племя согнал с обжитых земель, не одну тысячу людей посёк, распял, спалил и замучил. Чёрная слава летела далеко впереди его боевого коня!…

Но непрестанно вопияла, взывала к отмщению кровь безвинно убитых им людей и кровь брата Бледы, - сколько ни тешился он властью, богатством и славой, а всему пришёл страшный конец. Боги избрали для этого подходящий момент, подходящих людей и покарали Аттилу в самый неожиданный для него час.

В мире много держав. Но самая могущественная и прославленная среди них держава Ромеев… Раскинулась она в тёплых краях, за Дунаем, за высокими горами, на берегу синего моря. Живут в ней многие народы. И правят ею два царя - один в далёком Риме, почему и называется держава Ромейской, а второй в Константинополе, который за величие, богатство и пышность назывался Царьградом.

И вот в то самое время, когда Аттиле исполнилось лет двадцать-тридцать, у царьградского императора Констанция родилась дочь. Приходилась она племянницей взошедшим на трон его братьям Гонорию и Аркадию, и сестрой будущего императора Рима - Валентиану.

Едва исполнилось ей лет семь или восемь, как Валентиана посадили на престол в Риме, а её из Царьграда перевезли в далёкую Италию и навечно поселили в роскошном, но унылом дворце. У неё, ещё неразумной, взяли тогда торжественный обет: навсегда, до самой смерти оставаться девой, не выходить замуж, чтобы её дети не смогли стать соперниками брату и его наследникам на царский трон.

Прошло немало лет. Выросла Гонория, расцвела, как пышная роза, превратилась в красавицу. Жила в довольстве, в роскоши, ни в чем не испытывая недостатка. Но не радовалась всему этому, а чувствовала себя ещё более несчастной, чем последняя римская плебейка.

Хотелось ей свободы, счастья. Хотелось большой светлой любви, но всего этого она была лишена. Потому и грустила, томилась. Днём плакала, а по ночам грезила о прекрасном принце, который в один счастливый день вызволит её из ненавистного заточения и назовёт женой.

Но принц не появлялся, а годы безвозвратно уплывали. И начала увядать краса принцессы и угасать надежда…

И был у неё верный друг - старый слуга Гиациант. Он любил девушку, как дочь, и старался помогать во всём, чем мог. Обучал её читать и писать, рассказывал о далёких, никогда не виданных ею краях, о высоких горах и быстрых реках, о безбрежных синих морях и больших городах на их берегах, о множестве племён, живущих в ромейском царстве, и о варварах, которые своими нападениями привели это царство на грань гибели. Чаще всего рассказывал про Аттилу, о том, как он стал исполнителем кары божьей для ромеев и всего их мира, о походах и победах Аттилы.

И спросила его как-то раз Гонория.

- Скажи мне, Гиациант, справедливо ли поступил брат Валентиан, заточив меня в этом ненавистном мне дворце?

- Нет, несправедливо, - ответил тот. - Ты родилась свободной, как все люди на земле, кроме рабов.

- Как же мне освободиться? Где найти такую силу, которая преодолела бы власть Валентиана?

- В империи такой силы нет… Никто не отважится выступить против воли императора.

- А за пределами империи?

Слуга в замешательстве посмотрел на девушку. Ответил не сразу.

- Лишь Аттила имеет силу для этого, Гонория… Только Аттила… Но неужели ты могла бы решиться на такое? Неужели призовёшь варвара, чтобы он разорил твою отчизну, чтобы лишил брата трона, а может, и жизни?

Не долго раздумывала Гонория над ответом. Кровь отхлынула от её лица, губы свело от ненависти, а глаза вспыхнули гневным огнём.

- Разве могу я назвать отчизною ту землю, которая обрекла меня, слабую и безвинную на вечное заточение и нестерпимые муки? Разве могу я называть братом человека, поступившего со мною так жестоко? Разве есть в нём хоть капля братской любви к своей несчастной сестре?

- Нет, этого нет.

- Так почему же я должна проявлять к нему родственные чувства?

- И вправду - не должна.