Князь лжи

На следующую ночь… Я остановился всего на несколько часов — в основном ради того, чтобы не загонять лошадь. По дороге я отнял ещё несколько жизней и теперь они бурлили во мне, наполняя тело выносливостью и силой. Очень скоро эта энергия испарится, уйдёт, но пока она со мной, я не уставал и не испытывал нужды ни в пище, ни во сне.

Я думал, что слишком возбуждён, чтобы заснуть, но стоило мне опуститься на землю, закрыть глаза и расслабить мышцы, ощущая лопатками и затылком шершавый ствол дерева — как разум вдруг погрузился в странную дремоту. Как будто бы я отделился от своего тела: я был слаб и истаивал, исчезал — в то время как тело бурлило от переизбытка энергии. Между моментом, когда на меня навалилось это странное состояние и до того, как я исчез «окончательно», я ощущал ужас перед наступающим небытием — ужас, слабеющий по мере того, как меня оставалось всё меньше. После Бэрверского холма все мои сны стали кошмарами: оскаленные морды, горы трупов, пожирающие плоть насекомые, затягивающая болотная трясина — в общем, полный набор. Центральным мотивом всех этих страхов, их содержанием, всегда было одно и тоже — ощущение потери себя, распад «я», забвение и угасание личности. Безразлично, как это выражалось — в образе трупа, закопанного под землю и медленно сжираемого червями; в образе беглеца, разрываемого на части одичавшей стаей собак, или как-то ещё — центральное ощущение всегда оставалось одним и тем же. Я исчезал, переставал быть и это было ужаснее, чем любая пытка. Страх телесной смерти можно преодолеть, но ужас перед распадом собственной воли, своего «я» преодолеть невозможно. В этом — причина того, почему я отнимаю чужие жизни так легко, без всякого внутреннего протеста — я знаю, что если не сумею собрать силу, если не достигну Слепой Горы или не преодолею моста, ощетинившегося стальными иглами — тварь из Морфъёгульда придёт ко мне и то, что терзает меня во снах, станет реальностью.

В ту ночь не было образов, никаких собак или червей, всё произошло слишком быстро. Чистое ощущение угасания «я» — и столь же чистый, слабеющий с каждым мгновением ужас. Но потом, когда черта пересечена, когда меня уже нет… потом… пришло одно видение.

Я стоял в ослепительном мире.

Вернее…

Не я. Кто-то другой. Существо, воспринимавшее мир совершенно иначе, чем я. Действующее в иной системе координат. Вообще — другое.

Я как будто смотрел его глазами. Как будто бы где-то подобрал крошечный кусочек чужой памяти. К чужим воспоминаниям мне не привыкать, но все осколки чужих Келат, что влились в меня на Бэрверском холме, принадлежали людям. Это воспоминание — нет.

И всё же, чтобы как-то передать его содержание, мне придётся прибегнуть к образам и понятиям человеческого мира. Иначе — я просто не представляю, как об этом рассказать.

Итак, он стоял в невыразимо красивой, ослепительной стране. В месте, целиком состоявшем из света. Он был не один — рядом находились те, кому принадлежал этот свет. Могущественные. Сильные. Прекрасные.

Он был пленником, но не испытывал перед ними страха. Он знал, что ему не на что рассчитывать. Они лишили его свободы, оградили его силу, но ненависть, которую он испытывал к ним, не стала меньше. Потерпевший поражение, окружённый светом и огнём, он не вымаливал прощение и не надеялся на милость. Если бы он мог, то уничтожил бы их всех, до единого — пусть даже в итоге погиб бы весь мир. Уничтожил даже ценой собственного бытия.

Такова была его ненависть.

…Он презрительно улыбнулся, когда они заговорили о чём-то, предполагавшем их общее родство. Имелись причины, заставившие их смягчить наказание. Он был готов разрушить всё ради мести, но они, победители — нет. Его наказание не включало — пока не включало ещё — лишения жизни, но… Он перестал улыбаться, когда ставший тяжёлым, как молот, свет смял его и бросил вниз…

Боль… Горело лицо, горло, глаза, внутренности, пылало в огне всё его/моё существо… Как падающая звезда, он/я пронизал сферы, в стремительном падении оставляя на них частицы своей души, кровь своего тела…

…Темнота… Где я?.. Я словно выплываю на поверхность из мрака, в котором пребывал века. Вокруг иной мрак, и страх поселяется в моём сердце. Я рождён тьмой, и знаю, что в темноте должен видеть лучше, чем где-либо ещё, но здесь… не вижу ничего.

Неужели я ослеп?.. Я судорожно касаюсь своего лица — лица, которое так легко изменялось, когда я хотел этого… И чувствую каменную маску — спёкшийся, ещё горячий камень… Я хочу кричать, но не могу — не раздвигаются непослушные твёрдые губы…

…Я поднимаюсь. Как они милосердны! Оставили жизнь, лишив всего остального…

Напрасно.

Ненависть вспыхивает, встаёт над миром, подобно тяжёлой жгучей волне. Я выберусь отсюда. И когда окажусь на их месте — на месте победителей — то не повторю их ошибки…