Князь механический

Неказистый дощатый забор отгораживал гробы от города, того его района, что сплошь был застроен двухэтажными деревянными бараками и назывался «за Нарвской заставой». Даже имени своего он не имел – застава имела, а он – нет. Над воротами на двух столбах, во всю их ширину, висела надпись: «Путиловский завод. Общество Путиловских заводов» и двуглавый орел над ней. Каждое утро в 6 часов, по пронзительному гудку, тысячи людей приходили к воротам и исчезали за ними. И в 7 часов вечера возвращались. По 15-м числам каждого месяца, когда на заводе давали получку, весь район собирался перед воротами. Бабы с маленькими детьми, которых не на кого было оставить, стояли, приподнимаясь на цыпочки и выглядывая в толпе выходящих рабочих своих мужей. А которая видела – сразу бросалась, расталкивая товарок, к нему и за рукав тащила домой – в сырой, промерзший барак. Чтобы не прошел он мимо дома в кабак и не оставил там половину всех денег.

В 1916 году, в самый разгар войны, когда любая забастовка, хотя бы на день, имела цену нескольких рот русских солдат, не поддержанных вовремя валом артиллерийского огня, а заводское правление вдобавок к тому постоянно срывало сроки поставок, Путиловский завод был изъят у собственников и передан в казну. Собственники подготовились, как могли: касса завода на момент секвестра составляла 136 рублей, а долги – более 10 миллионов.

Завод был передан в ведение особого совещания по обороне, а оперативно он подчинялся Главному артиллерийскому управлению. В короткий срок работу предприятия удалось стабилизировать и вернуться к изначальному графику отгрузки готового вооружения. Воодушевленное удачным примером, правительство по представлению военного министра секвестровало и передало в оперативное управление ГАУ почти все крупные петроградские заводы, производившие вооружение: Обуховский, Металлический и Ижорский, «Людвиг Нобель», «Новый Лесснер» и завод Эриксона на Выборгской стороне, который выпускал телефонные и телеграфные аппараты.

После войны Дума подняла было вопрос о возвращении заводов, но ни бывшие собственники не хотели брать обремененные долгами предприятия, ни Военное министерство их отдавать. Стороны сошлись на небольшой компенсации, выплаченной казной акционерам.

Главное артиллерийское управление превратилось в полноценного хозяина половины всей тяжелой промышленности Петрограда. Огромная индустриальная империя с сотнями дымящихся труб и тысячами машин, непрерывно кующих, льющих, режущих сталь и чугун, не могла не жить, но жизнь ее теперь, когда не было нужды ежедневно убивать по германскому и австро-венгерскому полку, оказалась бессмысленной. Сотни тысяч угрюмых рабочих ежедневно приходили в черные, замасленные корпуса с закопченными световыми окнами в крышах. Они должны были работать, чтобы кормить своих плачущих детей. И генерал Маниковский, начальник Главного артиллерийского управления, нашел чем занять заводы. Они стали делать цеппелины – самое мощное и самое дорогое оружие в мире, как будто это было единственное, в чем нуждался Петроград после кровавой изнурительной войны. Но смешно и нелепо было даже подумать, что на этих заводах, где родилась и откуда полетела на запад миллионами русских снарядов немецкая смерть, станут вдруг делать швейные машинки или автомобили, чтобы катать на Острова смотреть закат наглотавшуюся кокаина публику. Нет, прошло время тех машин.

Масштабы воровства на казенных военных заводах живо интересовали Думу, она несколько раз запрашивала по этому поводу военного министра, министра финансов и государственного контролера. Особенно славился речами на тему оборонных заказов Гучков, считавший себя специалистом в военном деле. Но правительство всякий раз оставляло запросы депутатов без удовлетворения, ссылаясь на засекреченный статус этих статей расходов. Да и как можно было доверять вопросы государственной обороны Думе, когда она сама была первой заговорщицкой организацией, каждый второй ее член – революционером, а каждый пятый, сверх того, японским шпионом?

XI

* * *

В дорогом довоенном автомобиле «форд» с двумя хромированными газовыми баллонами сзади по Калинкину мосту ехал митрополит Петроградский и Ладожский Питирим. Мутно-снежный день заканчивался совсем непроглядным вечером. Шофер, включив все фары, таращил глаза в проносящиеся перед ним потоки снега, стараясь разглядеть силуэты других автомобилей и пешеходов перед собой.