Князь мертвецов 2

— Нет уж! — как колоколом бухнул губернатор. — Чтоб говорили потом, будто у меня в губернии ни заводы от виталийских набегов защитить не могут, ни промышленников от городских налетчиков, ни даже предателя изобличить! Сам буду смотреть, чтоб никаких поклепов и наветов! А вы, Ждан Геннадьевич, тоже… не устраивайте тут… Не в тюрьму же вас тащат! Посидите у себя на квартире, отдохнете, еще и жалование потом получите за все время. Как оправдают вас, конечно!

— Я не буду сидеть! — глухо выдохнул полицмейстер, поднимая взгляд на губернатора. — Если уж для вас, ваше превосходительство, слово дворянина, много лет верой и правдой… значит меньше наветов всяких… сомнительных приезжих… — нового взгляда удостоились и Гунькин, и сам Меркулов. — То я поеду в Петербург! И поглядим еще, кого там выслушают!

— Я вам решительно запрещаю! — рявкнул губернатор.

— Это когда я на службе, мне запретить можно, а как теперь я от службы отстранен, так лицо частное, и никто мне ничего запретить не может! — вовсе закусил удила полицмейстер. Козырнул издевательски. — Честь имею! — и решительно отмахивая рукой — будто бил кого-то — пошагал прочь.

— Уймите вашего приятеля, Иван Яковлевич, — совсем насупился губернатор. — Потому что если вы этого не сделаете, я не стану протестовать, коли Аркадий Валерьянович отправит его дожидаться окончания расследования в тюрьме.

Лаппо-Данилевский молча поклонился — обуревающую его ярость выдавали лишь некрасивые багровые пятна на скулах. Алешка попытался что-то сказать, но под бешенным отцовским взглядом смолк, будто подавился. Только рванул рычаги паро-телеги с такой силой, что его отец схватился за едва не улетевшую шляпу. Паро-телега пыхнула во все стороны. Какая-то баба, получив горячую струю пара прямиком под зад, с визгом подхватив юбку, порскнула в сторону. Паро-телега подпрыгнула на колдобине, и расшвыривая грязь и навоз из-под колес, приняла с места, как норовистый конь.

Глава 2. Так много тайн

— Чем нам тут обвинения предъявлять, господа полицейские лучше бы эдак-то по городу гонять запретили. Беда ж может выйти! — пробормотал инженер Пахомов, безуспешно пытаясь отчистить обсыпавшие сюртук плевки грязи.

— Я учту ваше мнение, господин Пахомов, — не меняя благожелательного выражения лица, сказал Меркулов. — А сейчас прошу всех заняться делом — все интересное здесь уже или закончилось или еще не началось.

— Раааасходись, народ! Раааасходись! Неча тут пялится, без вас разберутся! — в толпе замелькали фуражки городовых, где-то залился трелью полицейский свисток и люд, неохотно, продолжая ворчать, принялся разбредаться.

Губернатор одарил Меркулова многозначительным взглядом, покачал головой, то ли осуждая, то ли просто в чем-то молчаливо сомневаясь, и зашагал к оставленному позади толпы экипажу. А господин Меркулов-старший, не торопясь направился к сыну.

— Д… доброе утро, — поздоровался Ингвар, нервно переступая с ноги на ногу.

— Доброе, юноши, доброе. Видеть вас нынче по утру целыми и невредимыми — уже изрядное добро, — откликнулся Аркадий Валерьянович, постукивая кончиком трости по сапогу.

— Э-э… — Митя открыл рот, закрыл, мысли его лихорадочно метались. Вести с отцом как с чужим или заговорить как всегда… нет, как раньше, до того, как усилиями губернских дам появились сомнения, что они и правда — отец и сын. Как настоящий светский человек должен вести себя в эдакой ситуации? Подсказка не находилось — ничего, кроме подозрения, что совсем-совсем настоящий светский человек, вроде почти позабытого им за это время младшего князя Волконского, просто не позволил бы себе так неприлично запутаться в собственных родственных связях. Единственная подсказка, на которую расщедрился обычно всесильный светский этикет: не знаешь, что говорить — смени предмет разговора.

— Не опасно полицмейстера отпускать? Вдруг он что-нибудь предпримет? — он уставился на пластрон отцовской сорочки, не находя силы поднять глаза выше, к лицу.

— Конечно же, предпримет, — согласился отец. — Меня весьма интересует — что именно.

— У него среди городовых и тюремных надзирателей могут быть доброжелатели. Все же он долго в полицмейстерах. Может их против тебя настроить.

— Обязательно попытается, — покивал отец. — Погляжу, с кого начнет. Все же весьма неудобно подозревать всех.

— Или все же в Петербург поедет, к тем своим покровителям, что еще в силе…

— Тогда это будет интересно не только мне, но и твоему дядюшке, — в очередной раз покивал отец. — Подозреваемого иногда полезно отпустить побегать на свободе — узнаешь больше, чем на допросе. Риск, правда, порой сложно рассчитать. И уж вовсе не следует рисковать, когда речь идет о собственном сыне, — мягкое прикосновением к щеке заставило Митю поднять голову. — Поэтому я просто спрошу и рассчитываю на правдивый ответ. Почему вас ночью не было в доме и где вы были?

«О сыне… Речь идет о собственном сыне…» — слова отца гулом отдавались в ушах Мити. Отец не поверил тетушке и по-прежнему не сомневается, что Митя — его сын. Или он… Что — или?»