Митю отшвырнуло назад и шарахнуло спиной о подоконник. Один нож он удержал, зато второй так и остался в теле мары. Растопырив крылья, мара кинулась к нему — над ее распоротым боком клубился черный дым. Митя дернул к себе портьеру, набрасывая ее на голову мары. Под плотной тканью мара рванулась — вырванный из стены кронштейн шарахнул ее по голове. Митя подхватил толстую полированную деревяшку — и принялся охаживать ею барахтающийся у его ног комок бархата и крыльев. Из-под портьеры донесся глухой вопль, треск, мелькнули когти и в воздух полетели драные клочья ткани. С хрустом разодрав портьеру, мара взвилась из кучи лоскутов и ринулась на Митю.
В лучах заглядывающей в окно луны серебряным блеском сверкнул клинок. Лезвие полоснуло мару по лицу, вспарывая бледную кожу. Длинный, через лоб и до подбородка, разрез вскипел черным дымом, мара взвизгнула и ее когти ударили Митю по глазам.
Он увернулся в самую последнюю секунду, снова ударившись об стену — когти мары располосовали обои. Клинок ударил сбоку, распарывая плечо, мара вильнула в воздухе — ее судорожно молотящие крылья смахнули со стены зеркало. Митя кинулся следом и провалился в удар, нож в замахе вонзился в стену. Он попытался выдернуть нож. Налетевшая сбоку мара врезалась в него, всей тяжестью снося в сторону. Митя плашмя рухнул на пол, перекатился. Падающую на него сверху мару встретил выставленный обломок зеркала. Митя стиснул пальцы на острых краях. Кровь из ладоней брызнула во все стороны. Разогнавшаяся мара всей тяжестью напоролась на осколок. Кусок стекла с омерзительным скрипом вошел ей в грудь.
— Я тебе эту стекляшку знаешь, куда засуну? — прошипела она, взмывая к потолку. Зависла, растопырив крылья, как нетопырь. И медленно, с усилием, потянула осколок из груди. Зазубренная стекляшка остро сверкнула в лунном свете и полетела прямиком в Митю.
Митя успел вскочить. Схватил подушку, отмахнулся. Обломок вспорол подушку — вихрь пуха и перьев взмыл к потолку. Белые перья из подушки налипли на черные крылья мары, та пронзительно зашипела и сложив крылья, упала на Митю.
Она оказалась невероятно, чудовищно тяжелой! Будто сверху на него рухнула могильная плита! Его вколотило в пол, мара приподнялась на локтях и ощерила клыки.
— Ты… обещала! — насилуя перехваченное горло, прохрипел Митя. — Слово… дала… Не будешь… меня… убивать…
— Как в моем современном мире говорили: я — хозяйка своего слова! Захотела — дала, захотела — взяла обратно! — фыркнула мара.
Эти слова настолько противоречили самой сути честного слова, что Митя только и мог судорожно забиться, пытаясь скинуть пришпилившую его к полу нежить.
Мара прижалась к нему ледяным телом и прошипела у самого уха:
— Сказал, что деньги нужны для Истинного Князя, вот и будь им! Я тоже один раз сказала лишнего перед лицом Темной Хозяйки — и стала марой22
. Так почему тебе должно nовезти больше? — ее руки, чудовищно сильные, сомкнулись у Мити на горле.Сперва пришла боль, а потом перед глазами потемнело. Темнота распахнула двери — оттуда дохнуло леденящим холодом и донесся тихий, завораживающий шепот. Шепот этот манил, звал, Митя почувствовал, как проваливается в него, как в болото, погружаясь в караулящую его тьму.
Сгущающийся мрак распорола ветвистая молния! Боль исчезла, в легкие хлынул воздух, Митя распахнул глаза.
Трескучая перунова дуга искристым ореолом полыхала за спиной мары. Ломкие, брызжущие золотом цепи перуновых разрядов обернули ее тело, ореолом вспыхнули по крыльям. Мару выгнуло, как туго натянутый лук, крылья конвульсивно задергались, в залитых тьмой глазах замелькали сполохи, она мелко затряслась, скатилась с Мити и замерла рядом на полу, широко раскинув крылья.
За спиной у нее стоял Ингвар — а на конце обернутой проволокой трости плясал пучок молний.
Глава 25. Признание мерзавца
Ингвар шагнул вперед — короткий выпад и он ткнул тростью в лежащую мару, до отказа вывернув ручку. Мару снова выгнуло дугой. Раскинутые крылья судорожно забили по полу, запрокинутая голова стучала об пол, рыжие волосы пошли волной, будто живые, и враз встали дыбом!
— Не… надо… — прохрипел Митя. Встать он не мог, но изогнулся и ударил подошвой, выбивая трость у Ингвара из рук.
Та отлетела, стукнулась об ножку комода, да так и осталась лежать — изломанные плети молний били из нее, прожигая паркет.
— Зачем? — закричали оба: Ингвар — раздосадовано, мара — хрипло. Ингвар подскочил к трости, повернул рукоять — молнии исчезли. Мара откатилась к окну и только там привстала на колени, опираясь на руки и растопыренные крылья. Дышала она тяжело, казалось, в груди ее что-то скрежещет, как сломанные часы, а волосы, торчащие вокруг бледного лица, будто лучики солнца на детском рисунке, производили впечатление одновременно смешное и жуткое. Смотрела она только на Митю.
— Говорил вам уже, это моя мара, — выдохнул Митя, и с трудом сел.