Князь мертвецов

- Исакыч, ну ты... - почти взвыл Урусов. - Митя, мы уйдем вместе!

- Не беспокойтесь, Петр Николаевич... - негромко протянул Митя, не отрывая взгляд от старика. Он поискал, куда положить пакет с вещами, потом столь же неторопливо достал бумажник и принялся неспешно вынимать купюры. Его спокойные, плавные движения явно бесили портного, а самому Мите давали возможность подумать.

Вежливость. И этикет. То, о чем не имеет представления старик из низов, но должен быть сведущ сын Кровной Княжны. Этикет - разящий меч, но он же и непробиваемый щит, альфа и омега общества, он позволяет сохранить хоть какие-то тайны, не допускает лишнего любопытства и тем делает жизнь в свете приемлемой. А потому, раз княжич Урусов пообещал неопрятному старику и его родичам некую встречу, этикет велит Мите Меркулову поблагодарить, раскланяться и уйти! Не поинтересовавшись ни характером встречи, ни гостями из столицы.

- Я отлично доберусь домой сам, я ведь и впрямь не барышня, чтоб меня требовалось провожать, и не ребенок.

Глаза старика вспыхнут, торжеством, он даже с ноги на ногу переминался от нетерпения.

- Благодарю вас, любезнейший, - Митя еще порылся в кошельке - уже без всякой нужды, исключительно для удовольствия понаблюдать как изнывает старик. И наконец протянул деньги. - Вы были...

Любезны? Искусны в своем деле?

- Вы меня... впечатлили. Весьма благодарен за помощь. Петр Николаевич, еще увидимся.

- Митя, не сердитесь! - принужденно улыбнулся Урусов, раздраженно косясь на портного.

- Что вы, Петр Николаевич, я вам очень благодарен! Всего доброго! – Митя взмахнул шляпой и вышел за дверь.

Хлопок створки не помешал ему расслышать сердитый голос Урусова:

- Дурак ты, Исакыч!

Митя усмехнулся: княжич - милейший человек, но теперь еще почувствует себя виноватым, а от того станет вдвое милее. Митя быстро прошагал по коридору, взялся за ручку входной двери.

Требования этикета он удовлетворил целиком и полностью, а как насчет зуда собственного любопытства? Старик портной вне всяких сомнений связан со здешним «дном». Так было, так есть, так будет, пока ношенная одежа чего-то стоит, мазурики будут таскать ворованное «своим» портным на перелицовку. Но будь нынешние дела хоть сколько-нибудь незаконными, к Урусову бы старик не сунулся, да и так открыто при Мите говорить не стал. Так что стоит ли беспокоиться? Хотя-я-я... Портной осмелился нагличать, а здешний альв не желает на Митю шить. Да что там, даже побеседовать не соизволил! Такое не может остаться безнаказанным.

Митя звучно потопал, хлопнул дверью, а сам остался внутри. Замер в темноте коридора, прислушиваясь. Из приоткрытой двери мастерской доносился гул голосов:

- ... так ждут же! В пятый раз присылают: где вы, да когда будете! На лоскутья изошли паны ясные!

- Нетерпеливые паны уедут, а Митя Меркулов останется. - невинным тоном ответил Урусов.

- Батюшке наябедничает? - презрительно-настороженно буркнул Исакыч.

- Нет, - уверенно, будто знал Митю от рождения, отрезал Урусов.

- Тогда и ничего, - успокоено хмыкнул портной.

- Ну-ну... Оптимист ты, Исакыч...

— Это чем вы меня, ваше благородие, обозвать изволили?

- Слово такое, от латинского языка происходит. Человек, который думает, что Мите Меркулову батюшка понадобится, если он тебя, дурака старого, наказать захочет.

В мастерской повисло мрачное молчание.

Лестно. И... неуместно. Конечно, высокое мнение настоящего Кровного, пусть даже малокровного княжича, а не полнокровного князя, заставляет чувствовать себя человеком значимым. Но нужно ли, чтоб каждый портной в этом городе знал, что он, Митя Меркулов - опасен?

- Что ж, пойдем, кто там так со мной повидаться жаждет, - снова раздался насмешливый голос Урусова, шаги ...

Митя торопливо присел за наваленной в углу кучей мягкой ветоши. Куча спружинила, едва не завалившись Мите на голову, но удержалась. Дверь мастерской распахнулась, плеснув светом в темень заставленного старой мебелью коридора, раздались неторопливые шаги, звон ключей - портной запирал мастерскую.

- Аккуратней, ваше благородие, не споткнитесь, темень тут у нас.

- Да я-то не споткнусь, ты сам не убейся.

- Я привычный, каждый день тута... Ай-уй-юй! - раздался гулкий стук, басовитое гудение, и тяжелые прыжки вперемешку со сдавленной руганью - не иначе портной в темноте приложился об стоящее у стены древнее пианино. - Сюда... извольте... - сдавленным от боли голосом проскрипел он и шаги удалились: уверенные и размеренные - Урусова, прихрамывающие и подскакивающие - Исакыча.