Князь мертвецов

Глаза покойницы полыхнули тьмой, и она оскалилась. А вот это нехорошо. Митя с тревогой поглядел на ее слегка заострившиеся зубы. Если она в жажде мести из призрака - нежити, в сущности, безобидной, - начнет превращаться в навью. Нехорошо.

Послышались быстрые шаги, покойница оглянулась - развернув голову на девяносто градусов.

Из ворот, на ходу застегивая саквояж, выскочил Йоэль:

- Пришлось у дядюшки Исакыча одалживаться, так что теперь вы мне еще должны за сюртук и жилет, - отрывисто бросил он.

- Подержанные. - отрезал Митя. - А то и ворованные. Других у вашего дядюшки не бывает.

- Господин Меркулов-младший, а вы точно не еврей? По родословию вроде как нет, а торгуетесь, будто таки да.

- Идемте уже, наконец!

Покойница невесомо балансировала на пиках забора, провожая Митю пристальным, темным взглядом.

- Вы ее знали?

- Кого? - альв удивленно поглядел сперва на Митю, потом на забор. Снова на Митю.

- Эсфирь Фарбер.

. Фирочку? - альв помрачнел. - Она была чудесная.

- Хорошая швея? - осторожно уточнил Митя. Потому что красавицей покойная точно не была.

- Швея? Неплохая, добросовестная. Но эта девушка была способна на большее. Ей бы учиться... - в голосе альва зазвучала тоска. - А этот зверь ее погубил!

- Животное, что поделаешь, - согласился Митя, вспоминая разорванное медведем тело.

- Животное бы за такое пристрелили, а этот ... - сквозь зубы процедил альв и безнадежно махнул рукой.

— Это вы о ком? - насторожился Митя.

- О хорунжем Потапенко, о ком же еще! - с ненавистью процедил тот.

- Оборотни - равноправные подданные империи. - напомнил Митя. - Называть их животными...

- А евреи – нет, - перебил альв. - Не равноправные. Солдатом еврей должен быть, даже если не хочет, а вот офицером быть не может - даже если хочет, потому как еврей. И офицерской женой еврейка тоже быть не может. Так что ваш равноправный оборотень попросту соблазнил еврейскую девушку, а после бы встряхнулся, и дальше побежал. А от ее жизни камня на камне не осталось, если б ее раньше не убили.

- Я слышал, хорунжий очень тяжело перенес ее гибель. Он ее любил, - хмуро сказал Митя.

- Тяжело было ее родителям, - отрезал альв. - Которых по «Временным правилам»¹³, которые у нас в империи скоро станут вечными, в город наш господин полицмейстер даже на похороны не впустил. Не любит, когда жиды тут шляются. А любовь — это для альвийской поэзии, - он скривил безупречно очерченные губы, - а не для еврейской жизни! И... простите, а куда мы идем?

За разговором они дошли до Тюремной площади, а оттуда свернули в переулок. Доходные дома в три-четыре этажа здесь перемежались мазанками, утопающими в осенних багряно-золотых садах, а те - яминами и остовами стен. И только по свежему запаху древесной стружки можно было определить: эти стены еще не успели выстроить или уже успели развалить.

Переулок и впрямь вывел к участку - к задней его стене.

- Свистеть умеете?

Йоэль наклонил голову так величественно, будто его спросили, знает ли он церемониал Полых Холмов. Ну, или как быть шацем в синагоге¹⁴. - Отлично, тогда давайте одежду и свистните, если сюда вдруг кто явится.

За спиной тут же раздался негромкий свист.

- Мне свистнуть не тяжело. - задумчиво произнес альв. - Но некоторые явившиеся справляются сами.

Из-за ближайшей то ли недостроенной, то ли разрушенной стены торчала голова в здоровенном, не по размеру картузе.

- Панычи, эй, панычи! - мальчишка сдвинул картуз на затылок, и открывая чумазую физиономию с веснущчатым носом и настороженными глазами. - Йдить сюды – чего скажу! Вам для дела сгодится.

- Юноша умеет вести переговоры. - Йоэль первым направился к мальчишке.

Пацаненок высунулся из-за стены, огляделся настороженно, будто боялся, что подслушают, поманил пальцем, предлагая придвинуться поближе и заговорщицким шепотом выдал:

- Купите кирпич!

- Что? - выпалил Митя - голос его сорвался. Но услышать средь бела дня, в глухой провинции, от мелкого шкета любимую шуточку апашей Марьиной Рощи? Ножичка, пляшущего между пальцами, только не хватает!

- Кирпич, говорю. - терпеливо повторил мальчишка. - Тот самый... – физиономия его стала многозначительной. Он понизил голос еще больше и веско обронил. – Вы не думайте, настоящий! Это Стешка с рябым Михайликом вовсе совесть потеряли - обыкновенные кирпичи берут, да сами клеймо выцарапывают. А у меня все почестному — вот этими вот руками со стройки у губернаторского дома спер! – пацан важно предъявил грязные ладошки и веско закончил. - Так что червонец с вас, панычи.

- За телегу? - опешил ничего не понимающий альв.

- Тю! - опешил пацан - и выразительно покрутил пальцем у виска. - Ты шо, дурной? Тот-то гляжу какой-то не такой! -он презрительно покосился на длинные серебристые волосы альва и повернулся к Мите, как к более достойному доверия. - За один!

- А клеймо - серп, да? - безнадежно спросил тот.

- Соображаешь! - пацаненок ощерился в щербатой улыбке. - Самый что ни на есть доподлинный мертвецкий кирпич. Я и показать могу, только ты сперва гроши покажи.

- Спасибо, не нужно. - ошарашенно пробормотал Митя.