Князь Меттерних: человек и политик

Самое интересное в этом эпизоде политической биографии Меттерниха заключается в следующем: после довольно реалистического анализа ситуации, несмотря на все оговорки и предостережения, несмотря на чувство опасности, неуверенности в исходе грядущей борьбы, он переходит на сторону «партии войны». Опять, причем с исключительной рельефностью, обнаруживается главное свойство его натуры – оппортунизм. Вряд ли бы повел он себя так, не будь на стороне Штадиона и императрицы Марии Людовики самого императора Франца. Идти же против столь сильного течения было не в принципах Клеменса. Конечно, в его позиции до приезда домой были моменты, сближавшие его с воинственными венцами, но их перевешивала осторожность, основанная на трезвом расчете. Любивший кичиться твердостью принципов, Меттерних дрогнул перед угрозой монаршей немилости, а присоединившись к военной партии, он, естественно, и в ней хотел играть отнюдь не последнюю роль. Как это ни парадоксально, его с опозданием обретенная воинственность объяснялась конформистскими, оппортунистическими соображениями. Оправдаться перед самим собой ему было не так уж трудно: что можно поделать против «хода вещей»?

Войну австрийцы планировали на март 1809 г. Меттерних вернулся в Париж в начале января, даже не получив обычных письменных инструкций. Его пребывание во французской столице должно было служить прикрытием, правда весьма прозрачным, для завершающихся военных приготовлений. В Париже его ждал на сей раз холодный прием. Ситуацию обострили полученные Наполеоном сведения об интригах Талейрана и все более открытом вооружении Австрии. Император буквально примчался из Вальядолида в Париж и 28 января устроил знаменитую сцену разноса Талейрана. На другой день тот вступил в прямое сотрудничество с Австрией, потребовав у Меттерниха немедленно 100 тыс. франков. Австрийский посол тотчас же запросил у Штадиона в свое распоряжение 300–400 тыс. франков. Министр согласился, но предупредил, что нужно быть экономнее. Расходы оправдались быстро. 27 февраля в Вену кружным путем через Дрезден с российскими курьерами были отправлены данные о рейнской и испанской армиях Наполеона. 17 марта вновь с курьером нового российского посла князя А. Б. Куракина Меттерних послал в Вену ценные сведения о передвижениях войск[155].

Меттерниху приходится нелегко. Наполеон демонстрирует свою холодность, общество, ранее принимавшее австрийского посла с распростертыми объятиями, теперь следует примеру императора. На приеме 2 февраля Наполеон ограничился лишь вопросом о здоровье графини Меттерних. Клеменс и Лорель – единственные из дипломатического корпуса, кого не пригласили на стрельбы гвардейской артиллерии. В беседе с русскими дипломатами Румянцевым и Куракиным Наполеон заявил, что австрийцам следовало бы дать взбучку. Российский министр иностранных дел граф Н. И. Румянцев попытался было взять на себя роль посредника, но вскоре понял, что война неизбежна[156]. Шампаньи в беседе с Меттернихом напоминает тому об Ульме. Личные интересы семьи Меттернихов были болезненно задеты декретом Наполеона от 24 апреля 1809 г., по которому бывшие имперские графы и князья, чьи владения вошли в состав Рейнского союза, лишались прав на них, если находились на австрийской гражданской или военной службе. Таким образом, Меттернихи теряли права на княжество Охсенхаузен, включенное в состав Вюртембергского королевства.

Воинственность Клеменса растет. «Мы сильны как никогда, – утверждал он в одной из последних своих парижских депеш, – 1809 год – либо последний год старой эры, либо первый год новой»[157]. Однако он не исключает очередного разгрома. Если Наполеон добьется быстрой победы, он станет сувереном Европы, а Австрия будет вычеркнута из списка великих держав[158].

Едва австрийский посол собрал чемоданы, как французские власти запретили ему отъезд из-за того, что в Вене в качестве военнопленного был задержан военный атташе французского посольства. Французский посол уже успел уехать, и в Вене опасались за безопасность своего посла, демонстрируя тем самым, по словам Меттерниха, непонимание духа и поведения Наполеона[159]. Всем французам, кроме Шампаньи, запрещалось общение с австрийским послом.