Князь Меттерних. Человек и политик

Интересно, что Вильгельмина чуть было не стала снохой А. В. Суворова, гостившего в доме ее матери в Праге в 1800 г. после знаменитого альпийского перехода. Его сын Аркадий даже отправился на смотрины, но смерть отца вынудила его вернуться. На этом дело и кончилось без каких бы то ни было последствий[261].

Зато почти в это же самое время ей пришлось пережить потрясение, оставившее неизгладимый след в ее сердце. С детских игр она знала прусского принца Луи Фердинанда, племянника Фридриха II. «Оба были молоды, красивы, — вспоминала ее самая младшая сестра, — и будто созданы друг для друга. Никогда союз не казался более закономерным, никогда брак не сулил больше надежд на счастье»[262].

Сестра принца, княгиня Радзивилл, находившаяся в дружбе с герцогиней-матерью, благосклонно восприняла идею альянса брата с наследницей Курляндского дома. Но, с точки зрения других членов прусской королевской семьи, внучка Бирона выглядела неподходящей парой для принца.

Вынужденный разрыв был весьма болезненным для обоих; все же гораздо острее его переживала Вильгельмина. Уязвленная гордость подтолкнула ее на брак с Луи де Роганом, чей род считался одним из самых знатных в Европе, его представители были на равных с принцами крови. Замужество, естественно, оказалось неудачным. Последовал развод (1805 г.). Затем Вильгельмина вторично выходит замуж, на сей раз за князя Василия Сергеевича Трубецкого. Этот брак оказался совсем скоротечным.

В 1806 г. в битве с французами при Заафельде погиб Луи Фердинанд. Скорее всего гибелью человека, которого она по-настоящему любила, и объяснялась ее антинаполеоновская позиция. Между прочим, ее мать одно время была ярой бонапартисткой.

В 1810 г. место Луи Фердинанда в ее сердце занимает молодой князь Альфред Виндишгрец, будущий австрийский фельдмаршал. Светский флирт в их отношениях быстро перерос во взаимную страстную любовь. Альфред был на шесть лет младше Вильгельмины, но не это послужило главной помехой их браку. Виндишгрецы принадлежали к высшей имперской католической знати. Для их семейства дважды разведенная протестантка была совершенно неприемлема. Уже к лету 1812 г. в отношениях Вильгельмины и Альфреда появилась основательная трещина. Молодой Виндишгрец отличался весьма ревнивым нравом, а Вильгельмину всегда сопровождала свита из поклонников. Постоянно возникали размолвки и ссоры. Как будто бы произошел разрыв. Но стоило им встретиться, как их вновь неодолимо влекло друг к другу. Весной 1813 г. Виндишгрец со своим полком находился в накапливавшей силы австрийской армии, и герцогиня была открыта для нового романа, героем которого предстояло стать Меттерниху.

Некоторые авторы склонны придавать этому роману авантюрно-детективный оттенок. Вильгельмина предстает чуть ли не прямым агентом русского царя, заинтересованного с ее помощью поскорее втянуть Австрию в антинаполеоновскую коалицию. Конечно, от такой версии нельзя абстрагироваться полностью. Но было бы упрощением видеть в Вильгельмине некое тайное оружие из российского женского арсенала. Ее, несомненно, могла возбуждать мысль, что именно ей суждено сыграть историческую роль в критический момент жизни Европы. Вероятно, это было одним из первоначальных импульсов ее поведения. Нужно, однако, учитывать, что Клеменс был не только политиком европейского масштаба, но и весьма привлекательным мужчиной. Если их роман и был в какой-то мере заказан, то вскоре он обрел самодовлеющий характер.

Благодаря ярко выраженному семейному аристократическому космополитизму Вильгельмина привязалась к Австрии. Недаром знать этой многонациональной центрально-европейской страны называли «палатой пэров Европы». Когда младшая сестра Вильгельмины Доротея, успевшая стать француженкой, встретилась с ней после долгой разлуки, она с удивлением обнаружила, что та превратилась в настоящую венку[263]. Вильгельмина писала сестре, что хотела бы способствовать славе своей «второй родины», т. е. Австрии. Ее интересы были для герцогини на первом месте[264]. Возможно, что к этому времени уже сказывалось влияние Меттерниха. Но характер источника свидетельствует в пользу искренности слов Вильгельмины. Если Австрия была той гирей на чаше весов истории, которая могла склонить ее в пользу врагов корсиканца, то почему бы ей, герцогине Саган, не сыграть аналогичную роль, повлияв на человека, от которого во многом зависело принятие «великого решения»?

Она была весьма искушенной в политике. И австрийского министра привлекала в ней не только красота, он восхищался ее глубоким пониманием хитросплетений европейской политической жизни. Она была для него не только интересным собеседником, но порой и деликатным, ненавязчивым советником. Насколько высоко Меттерних ценил ее политические дарования, свидетельствуют такие его слова: «Если бы вы были мужчиной, вы стали бы моим другом. Вместе мы вершили бы великие и успешные дела. Вы могли бы быть послом, а я министром, или же наоборот»[265].

II