Князь Меттерних. Человек и политик

Итак, весной 1813 г. наступил момент, которого Клеменс ждал еще со времен своего парижского посольства. Он предсказывал его Францу I в самые трудные для Австрии дни. Если тогда он полагал, что Австрия окажется арбитром европейской ситуации с 300-тысячной армией, то теперь для этой роли хватало и вдвое меньшего количества солдат. Конечно, этого было мало для того, чтобы диктовать свою волю, свои условия, по вполне достаточно, чтобы требовать солидного вознаграждения.

Воюющие державы прекрасно понимали роль Австрии в сложившейся расстановке сил. Как о «важной потенциальной союзнице» говорил о ней царь[266]. Ничто так не укрепило бы его силы и решимость, отмечал в письме кайзеру Францу Александр I, как уверенность в том, «что он может рассчитывать на содействие Австрии»[267]. «Если бы австрийский двор решился действовать, свобода Европы была спасена!»[268] — взывал к австрийцам прусский генерал Кизебек. По признанию Наполеона, присоединение Австрии к его противникам явилось бы для него величайшим несчастьем[269].

Построенная на нюансах и полутонах политика Меттерниха — не только плод его изощренного дипломатического искусства, тонкого, холодного расчета. Бесспорно, все это — неотъемлемые свойства его политики. Но не менее, если даже не более, важны объективные обстоятельства, с которыми нельзя было не считаться, которые сами были факторами формирования подобного политического курса.

К кому присоединиться и когда? Есть ли альтернатива четкому, однозначному выбору? Ответить на эти вопросы с точки зрения большой политики было непросто. Присоединение к антинаполеоновскому лагерю сулило возвращение утраченных владений, может быть, и некоторое расширение пределов империи. Из рук Наполеона получить многое Меттерних не рассчитывал — в лучшем случае земли в Иллирии, Галиции, Силезию. Казалось бы, само собой напрашивался выбор в пользу первого варианта. В связи с этим Штакельберг писал Румянцеву (19 апреля 1813 г.): «Я не поручусь, что умеренность французских обещаний сравнительно с огромным значением Австрии в нынешнем политическом балансе Европы — значением, вполне осознанным венским двором, — не задела самолюбие австрийцев…»[270]. Однако следовало иметь в виду и то, что наследником императора французов должен был стать принц габсбургской крови. Кроме того, ослабленная, но еще грозная Франция должна была служить противовесом России, чьей гегемонии в Европе Меттерних теперь опасался больше, чем французской. Его особенно беспокоят планы царя насчет Польши. В руках Меттерниха имелась копия переписки Александра I с его другом, князем А. Чарторыйским. Клеменс ознакомил с ней прусского канцлера Гарденберга, а также через Бубну — и Наполеона[271]. Позицию Австрии не понять, если не учитывать комплекса, порожденного четырьмя проигранными войнами. Ободряя и обнадеживая союзников, австрийский канцлер очень осторожен.

Между тем к весне 1813 г. Наполеон сумел сформировать новую, пусть качественно намного хуже первой, но достаточно боеспособную армию. Наконец, фактор личности Наполеона. Меттерних хорошо знал его и прекрасно видел, что европейские монархи и их полководцы не выдерживают сравнения с этим маленьким гигантом. Особенно опасался он полководческого гения Наполеона. «Я беспокоюсь относительно исхода сражения не потому, что у Наполеона хорошие резервы, а потому, что у него на плечах голова, тогда как в главных квартирах враждебных ему суверенов приходится констатировать полное отсутствие таковой»[272], — писал Меттерних Лебцельтерну 29 апреля 1813 г., в канун битвы при Люцене, печальный для союзников итог которой укрепил его в своем мнении. В этом тоже одна из важнейших причин его постоянных колебаний.

Двусмысленные речи и дела проистекали не только и не столько из специфики натуры канцлера, его хитроумной дипломатии, сколько из той головоломной задачи, к решению которой он искал ключ. Для него главное — не свержение Наполеона, а создание такого европейского баланса, при котором мощь России уравновешивалась бы мощью Франции. Тогда Австрия оказалась бы силой, способной склонять чашу весов в ту или иную сторону. В инструкции, написанной Меттернихом для Шварценберга, направляющегося на переговоры с французами, мысли канцлера излагаются от имени Франца I, который «исходит из принципа, что могущество России не должно быть ослаблено, что ее нынешняя граница гарантирована от всяких покушений — главным образом в результате несчастий последней кампании. Огромная сила этой империи требует прежде всего противовеса не менее могущественного, этот противовес естественно воплощается в лице Французской державы»[273].

Роль балансира Меттерних в известной мере готов разделить с Пруссией, которой предназначается роль «второй промежуточной державы», чтобы совместно с Австрией нейтрализовать восточного и западного гигантов, т. е. Россию и Францию[274].