Князь Никто

— Как это мило, — безгубый рот Морочи растянулся в жутком подобии улыбки. — Братская клятва или совместная маленькая ложь. Что более свято?

Я посмотрел на третьего истукана. Неведомый резчик обозначил лицо всего несколькими штрихами, но обознаться было нельзя. Я стоял на месте, пока острые пальцы Морочи не ткнули меня в бок, понукая двигаться дальше.

— Плохая собака, — раздельно проговорил граф Оленев своей кудлатой бестолковой псине. — Пло–ха–я со–ба–ка! Кто опять сгрыз мои туфли? И в чем я теперь пойду на прием?!

— Возьми мои, у меня есть запасная пара… — сказал я и пожал плечами.

— У меня как–то не было раньше случая тебе это сказать… — лицо Велимира немного похоже на лисье. Особенно сейчас. — Но у тебя ужасный вкус! И если бы это предлагал кто–то другой, то я давно вызвал бы его на дуэль…

— Как думаешь, твоя собака все еще голодна? — спросил я, потрепав мохнатое белое ухо.

— Но если ты скормишь ей еще и свои туфли, то что мы тогда будем делать? — граф Оленев вытянул ноги в тонких шелковых носках.

«Пойдем босиком», — вспомнил я свои слова, уже когда убрал руку.

Надо же, нас всех связывает столько воспоминаний. Примирений, ссор, каких–то общих дел и делишек, и просто праздных разговоров, важнее которых в тот момент ничего не было.

Не дожидаясь, пока Мороча толкнет меня еще раз, я шагнул дальше.

Следующий истукан казался самым широким. А он и был самым широким. Широкий в талии, широкий душой.

На лице дубового истукана только один глаз.

— Ты толстый, Витте! — повторил тренер. Он каждое занятие это повторял, не пропуская ни единого. А молодому баронету Ярославу только и оставалось, что опускать очи долу. Ну, если он не хотел получить тростью по спине. Вот и сегодня тренер вперил взгляд своих злющих глазок в широкую спину баронета, который почти забрался на препятствие.

Почти.

А потом все хохотали. Это же очень смешно, когда твой товарищ падает в грязную лужу.

Я всего лишь подставил ступню и чуть–чуть подтолкнул плечом. Мгновение, и только что раскатисто хохотавший тренер летит в липкую грязную жижу.

«А потом мы вместе сидели в холодном карцере и думали над своим поведением», — вспомнил я и улыбнулся.

Оглянулся через левое плечо. Старая карга стояла рядом и, кажется, прислушивалась к моим мыслям. Ну что ж…

Я почувствовал ненависть сразу же, еще даже не приблизившись к высокому истукану из элегантного черного дерева. Мне не хотелось его касаться, я не хотел вспоминать ничего, что было бы с ним связано…

Безгубый рот над ухом что–то прошамкал. Рука Морочи толкнула меня под локоть. И я уперся всей пятерней в отполированную поверхность предпоследнего истукана.

— Алесь, я не понимаю, зачем?! — я сидел, понурив плечи и стараясь не смотреть на длиннополое черное одеяние моего старого друга.

— Тебе не понять, ты наследник, — князь Белосельский–Белозерский вздохнул. — А мне из всего наследства останутся только от мертвой коровы рога.

— Но можно же было поступить как–то иначе? — я поднял голову и заглянул в его темные глаза. Тот приподнял бровь. Пальцы его, затянутые в черный шелк перчаток пробежались по золотому ободку знака бесконечности на его груди. Бесконечная любовь Всеблагого Отца.