Князь Рус

– Бугай, – сказал он негромко, – только тебя в поединке не будет.

Бугай не успел ни удивиться, ни обидеться, его мысли всегда двигались со скоростью мельничных жерновов, но Рус видел, как встрепенулась женщина, с какой отчаянной надеждой посмотрела на него, как заискрились черные глаза на исхудавшем личике.

– Чего? – прогудел Бугай недоумевающе.

– Ты остался последним из моей родни, – ответил Рус с усилием, но постепенно ощутил, что говорит, возможно, как раз нужное. – Ты да Заринка… Но она девчонка. Ты же силен и могуч. Тебя любят. Если со мной что станется… тебе вести племя.

Бугай ахнул:

– Ты что? Как это вести? Разве не сотрем здесь все в пыль и не заберем земли?

– Бугай, – сказал Рус настойчиво. – Мне выпало быть вождем. Я должен смотреть вперед. И должен предусматривать все. Вдруг иудеи каким-то чудом, колдовством или нечестными приемами выиграют бой? Народ-то подлый, сам видишь. Но слово дано, мы вынуждены будем уйти. Мы-то честные! Но меня уже не будет. Кто-то должен повести остатки нашего народа. Тебе выпадет это трудное дело! Или боишься труда? Предпочел бы красиво погибнуть с мечом в руке?

По лицу Бугая было видно, что он так и предпочел бы, но уже женщина торопливо и взахлеб что-то лопотала ему прямо в ухо, а когда он морщился и пытался высвободиться, хватала обеими тонкими как хворостинки ручками его огромную, как валун, голову, поворачивала к себе ухом и лопотала, убеждала, верещала, как белка, у которой среди зимы выгребают все орехи из дупла, и ей остается только с горя сунуть мордочку в рогульку дерева и повиснуть…

Рус кивнул ей одобрительно, Бугай отпихивался локтем, а Рус переступил черту, отделяющую боевое поле от зрителей. Душу стиснули непонятная горечь и едкая печаль.

С той стороны поля шел, тяжело опираясь на посох, Соломон. Был он в своей всегдашней черной шляпе, в черной одежде и как никогда походил на ворона, разве что прилетевшего на поле брани слишком рано.

Солнце светило ему в спину, Рус видел только темный силуэт, а по краям искрилось оранжевое пламя, словно чужой волхв уже горел в преисподней.

Рус вышел навстречу, замедлил шаг, чтобы встретиться как раз посреди квадрата. Там, обозначая середку поля, торчал крепко вбитый в землю кол. Даже не кол, тот в горячке боя могут нечаянно вывернуть, а настоящий столб, любовно затесанный кверху так, что можно уколоться. Соломон дышал тяжело, его шатало, и Рус не удержался от упрека:

– Не мог на тележке? Или кобыла сдохла?

Соломон взглянул в упор красными глазами, где сосудики полопались почти все:

– Жива. Мне не дали в тележке… Сказали, что скифы взбесятся.

– С чего бы? – не понял Рус.

– Скажут, оскорбление. Поле только для людей, здесь прольется кровь.

Рус отмахнулся:

– Дурачье. Конь – тоже человек. Где ваши люди? Мы готовы.

Соломон с трудом оглянулся:

– Сейчас, сейчас выйдут. Там срочно меняют людей. Военачальник погиб… ну, когда его дочь убежала с одним из твоих отважных воинов. Там все переставляют… Я пришел, чтобы подтвердить, что все условия клянемся соблюдать. А у вас… ничего не изменилось?

Рус сказал громко:

– Мы бьемся за эти земли. Они достанутся победителю. Для этого надо лишь голову врага насадить на этот кол. Сражаемся сто на сто человек… моих можешь пересчитать прямо сейчас. Тот, кто переступит черту из этого поля, – считается убитым. Если же из зрителей прибежит на помощь хоть один иудей – то иудеи теряют эти земли сразу. Еще до окончания боя… Если же кто-то из моих людей не вытерпит за чертой и бросится в бой – мы сегодня же садимся на коней и уезжаем дальше на север.

За чертой поля закричали, в воздух поднялся лес рук. У многих в кулаках блестели мечи, топоры, ножи.

Соломон наклонил голову:

– Да будет так.

– Клятва скреплена?

– Мы обязуемся выполнить все, – сказал Соломон мертвым голосом. Он пошатнулся, но Рус поддерживать не стал. – Мы все выполним… но выполните и вы.

– Да будет мне порукой Перун, – сказал Рус громовым голосом. – Да уничтожит он меня и весь род мой, ежели я нарушу договор! Или если кто из моих людей поведет себя недостойно. Да не будет у нас потомства!

Страшные слова прогремели над полем, пригнули головы русов у черты поля. Мертвая тишина нависла над всеми, никто не смел шелохнуться. Клятва страшна, ибо нарушить ее легко, а наказание самое страшное, какое только можно измыслить.

Оставить род без потомства!

Рус повернулся, взмахнул рукой. Буська гордо проехал на коне, на поясе у него был окованный серебром рог Баюна. По взмаху Руса он торопливо сорвал рог и поднес к губам.

Хриплый могучий звук разнесся над полем, будоража сердца и заставляя кровь быстрее струиться по жилам. Буська поднес рог к губам второй раз, и от боевого рева кровь начала вскипать, а руки сами дергались, нащупывая рукояти мечей, топоров, ножей.