Князь Рус

Голова иудея мотнулась так, что могла бы слететь вовсе. Из разбитых губ брызнула кровь. Глаза затуманились, колени стали подгибаться.

Рус удержал его за шиворот на весу.

– Эй, что, заснул?

Воины хохотали, указывали на обоих. Рус хмурился, но потом рассмеялся и сам: таких бойцов еще не видел. Он на голову выше иудея, вдвое шире в плечах, тяжелее тоже не меньше чем вдвое. Он чувствовал, как ноет ушибленное ухо, а грудь все еще ходила ходуном. Глаза иудея прояснились, Рус разжал пальцы. Иудей безвольно повалился на землю. Изо рта потекла красная струйка.

Сова крякнул:

– Что это он заснул? А я уж хотел было в свой отряд взять!

Воины снова заржали как сытые, довольные кони. Рус сказал удивленно:

– Дрался как демон! А не скажешь… мелкий, кости тонкие.

Тот лежал распростертый в пыли, затравленно смотрел в лицо вождя варваров. В глазах было ожидание скорой смерти. Рус протянул руку:

– Вставай. Ты хорошо дрался.

Тот не сдвинулся, глаза перебегали с одного лица на другое. Рус нетерпеливо пошевелил пальцами. Корнило подвигал складками на лбу, сказал по-иудейски:

– Поднимайся. Бой кончен.

Глядя исподлобья, иудей осторожно встал. Руки Руса не коснулся, косил во все стороны, ожидая то ли удара копьем, то ли что свяжут и потащат на пытки. Бугай вытащил нож:

– Я возьму его печень.

Иудей, похоже, догадался, губы шевельнулись, с них сорвался хриплый шепот-мольба. Бугай не понял, но смысл был ясен, он захохотал и сказал почти дружески:

– Я ее сожру. Стану таким же быстрым, как ты.

– С твоим-то задом? – засмеялся кто-то.

Бугай добродушно отмахнулся:

– А вдруг?

Он приставил острие ножа к боку пленника. Рус ­засме­ялся:

– Бугай, скажи уж сразу, что теплой печенки захотелось!.. Ладно, там Буська целое стадо гусей забил. Печенка в трех тазах не помещается. А этого иудейчика отпустим. Сильных надо щадить, иначе с кем драться, как не друг с другом?

– Да и род людской переведется, – бросил кто-то со смехом.

Рус легко вспрыгнул на коня, ухватил поводья. Бугай сожалеюще посмотрел на блестящее лезвие, на иудея, убрал нож и тоже полез на толстую, грузную лошадь. Русы поворачивали коней, иудей стоял неподвижно, все еще не верил, смотрел затравленно.

Рус крикнул волхву:

– Спроси, как его зовут. И почему, когда его поймали, он бежал не к стенам града, а от него?

Волхв перевел вопрос, иудей после паузы что-то пробормотал. Корнило переспросил, иудей ответил громче.

– Его зовут Перец, – сказал Корнило. Не удержался, расхохотался. – Что за имена?.. Ну, тупой народ. Даже имен толковых не придумают. Говорит, что искал свою сестру. Брешет, наверное, как бродячий пес. Они все здесь брешут.

– Сестру? – удивился Рус. – Искать там, где уже побывал Ерш? Да и остальные не лаптем щи хлебают…

Воины захохотали.

– Она исчезла, когда сюда пришли мы. Он думает, что она может быть в тех весях, которые захватили мы раньше.

Рус мерил его задумчивым взором. Тот стоял чуть сгорбившись, словно готовился к прыжку. Во всей фигуре было отчаяние и желание продать жизнь как можно дороже. Кровоподтек на скуле запорошило грязью и пылью.

– Скажи ему, – велел Рус, – что он волен искать свою женщину.

Среди дружинников пронесся говор, а из задних рядов выкрикнули задорно, Рус узнал голос Баюна:

– А для чего живем, как не ради женщин? И для чего добываем славу, завоевываем страны? Только чтобы сложить у ног любимых…

Рус снял с пальца перстень, бросил волхву. Тот ловко поймал, протянул иудею:

– Держи. Князь дарит за то, что дрался умело. И до конца.

Иудей тупо смотрел на золотой перстень на ладони. Разбитые в кровь губы шелохнулись. Слов его Рус не понял, догадался, крикнул нетерпеливо:

– По нему тебя пропустят и не тронут. Найдешь, забирай со всеми вещами, которые можешь унести на себе.

Сова хохотнул, сказал предостерегающе:

– Княже, ты его погубишь! Это ж иудей!

– Ну и что?

– Он столько нагрузит, если на дурика, что надорвется, а девка останется вдовой, нецелованной… Ох и хитрый же ты!

Варвары стегнули коней, унеслись с гиком и свистом, похожие на кентавров. Он остался как столб, голова еще гудела от удара о землю.

Конский топот отдалился. В кулаке стало больно, он с трудом разжал пальцы. В ладонь врезался до крови массивный перстень. Кроваво-красный камень горел как налитый кровью глаз демона.

Перец прошептал молитву, со страхом огляделся. Под ногами черно от золы, а из сожженной веси несет дымом и сладковато-тошнотворным запахом горелого мяса. В воздухе еще летают хлопья сожженных тряпок, а на деревьях ветви гнутся от довольных ворон, уже сытых и осоловевших.

– Надо идти, – прошептал он обреченно.

В душе было пусто и зябко. Когда был бой, он знал, что надо лишь перетерпеть немного боли, когда лезвие чужого топора врубится в его нежную плоть, а потом господь примет в объятия, он войдет в обитель добра и света, вкусит блаженство в лоне Авраамовом, узрит всех своих предков, кои крепили мощь Израиля… но сейчас он стоял живой на пепелище, еще видны спины удаляющихся скифов, от сгоревшей веси дует холодный ветер.