Князь Святослав

– Он будет наш вместе со всеми тайнами, секретами, помыслами, – сказала на ухо самой приближенной даме царица. – Романия ждет от него самых решительных действий, которые я должна пробудить в нем. Я предвижу конец тирании постника, самозванно присвоившего титул василевса. Подозрения его превратились в болезнь, стоящую многих жертв моих и моего народа. Романия достойна лучшего василевса.

– Романия достойна лучшего василевса, а царица – лучшего венценосного супруга, – зашелестели патрикии, шепотом передавая друг другу.

Царица все решительнее говорила:

– Старик, забывающий в походах и молитвах венценосную супругу, истребляющий знатнейших мужей столицы, превративший державу в сплошной застенок, должен быть убран…

– Должен быть убран, – отдавалось сдержанным эхом в ушах патрикий.

Занавеси у ложа оставались распахнутыми, и на смятых простынях и подушках явно усматривал любопытный взгляд придворных дам вмятины двух тел.

Указывая на них, Феофано произнесла:

– Его полководческая отвага равна очарованию его мужественности, – говорила она уже с упоением, с восторгом.

Она с предельной откровенностью, привыкши к беззастенчивости любовных приключений, стала охотно делиться с любимицами подробностями испытанного счастья, которое выпало сегодня на ее долю, и намеренно расхваливала мужские достоинства своего нового фаворита.

А между тем Цимисхий уже вышел из Священных палат. Он мчался в повозке по пустынным улицам столицы. И ни царица, ни он не знали, что в сумеречных нишах коридоров стояли недвижными фигуры евнухов, соглядатаев куропалата Льва Фоки. Евнухи следили за каждым шагом доместика (да и всякого приходящего сюда). А провожавшая его служанка тут же была схвачена, и две фигуры, закутанные в темные плащи, зажав служанке рот, потянули ее по лестнице вниз.

Находясь в уверенности, что царица недосягаема смертным, Феофано при всей своей настороженности, однако, не знала, что за ней тоже следят. Все, что делалось и говорилось в гинекее, было досконально известно куропалату, потому что половина патрикий была им задобрена или терроризирована. Все в Священных палатах страшно боялись всесильного царского брата, всегда пьяного и чрезвычайно жестокого. Он хотел быть вторым в государстве и ревностно следил за тем, чтобы влияние какого-нибудь из приближенных к царю не возрастало. Слава Цимисхия и любовь к нему Никифора не давали Льву Фоке ни дня покоя. Поэтому он устроил самое строгое наблюдение за его жизнью в столице, и особенно хотелось ему опорочить доместика в глазах царя, играя на страшной ревности Никифора. Ему нужен был живой свидетель. Привлекать в живые свидетели аристократа было рискованно и скандально. Поэтому первый удар обрушился на служанку царицы, Роксолану. В свое время царице понадобилась служанка из рабынь; ей доставили на выбор их много с константинопольского рынка: сарацинок, славянок, негритянок. Но она выбрала одну, самую красивую, Роксолану, только что привезенную купцом из Киевской земли. Роксолану царица полюбила и дозволяла этой служанке ходить в спальню.

Тащили Роксолану бесчисленными темными переходами подземелья. Дворцовый евнух сунул ей тряпку в рот и сжимал ее руками, как клещами. Наконец втолкнули в затхлое, холодное, заплесневевшее помещение с каменным ложем у стены, с орудиями пыток, с железным кольцом для цепей. С потолка свешивалась толстая веревка, в углу теплилась лампадка перед темным образом Христа в венце из шипов. Посередине этого склепа имелось четырехугольное отверстие, уходящее вниз, в темноту. Туда бросались тела после истязаний. Не было в подземелье ни одного окна, и воздух был настолько зловонен, что трудно было дышать. Сердце Роксоланы билось, как подстреленная птица. Когда евнух втолкнул ее в это помещение, она в страхе метнулась к стене и, прижавшись к ней, невольно завопила. Вопль ее прозвучал очень глухо, никто его не мог услышать. Вслед за евнухом вошли другие. У всех были хищные лица. Один евнух дернул за конец веревки, и она стала подаваться. Он наматывал ее на руку. Другой евнух привычным движением стал развинчивать деревянные колодки для зажима ног, приделанные к помосту пыток. На крючке, вбитом в стену, висели орудия истязаний: связка бичей с маленькими железными шариками у концов; прутья с оконечностями наподобие птичьих когтей. После применения таких орудий пыток, которых никто не мог вынести, изорванные и изодранные в клочья тела сбрасывались в яму, а потом выгребались и отдавались на съедение зверям или хищным птицам.

Инстинктивно поняла Роксолана, что ее будут мучить, и она в безнадежном отчаянии и смертной тоске забилась… Лица евнухов были абсолютно безмятежны, даже никто не посмотрел на нее. Наконец колодки развинтили, приготовились к пытке и кого-то ждали.

Вошел куропалат Лев Фока, толстый, обрюзгший от пьянства, с синими мешками под глазами. Он лениво поглядел на Роксолану, и вдруг на этом безобразном лице отразилось нечто вроде удивления. Он провел рукой по груди ее, по бедрам и сказал евнухам: