А не занятые Святославом западные области Болгарии захватил восставший в это время боярин Шишман, кровно ненавидевший Петра за его провизантийскую ориентацию и явную неспособность к управлению. И вот теперь к этому Шишману перебегали все бояре, недовольные Петром, а часть из них была уже на добровольной службе у Святослава. Об этом Петр тоже хорошо был осведомлен. С превеликой скорбью он думал о том, что царство, оставленное ему воинственным отцом, царство могущественное и богатое, теперь вот погибает на глазах. И Петр смиренно молил Создателя о смерти, как о желанном избавлении от душевных мук.
Когда Петру доложили о прибытии послов от Святослава, он так перетрусил, что решил бежать в одну из тайных обителей. Но царица поймала его в дороге и заставила остаться дома. Раб византийских привычек, готовый скорее расстаться с жизнью, чем поступиться этикетом и атрибутами царского достоинства, дрожащий от страха, Петр принял русских послов с подобающей помпой. Он восседал на раззолоченном троне, стоявшем на возвышении. В золотой палате из зеленого мрамора, со сводами, покрытыми блестящей мозаикой лучших византийских мастеров, были развешаны драгоценные предметы царского обихода. И когда отдернули занавес и впустили послов во главе с сотником Улебом, они – неприхотливые рубаки – страшно смутились, увидя сказочную роскошь и великолепно разодетых царедворцев. Послы неуклюже поклонились, да и не вовремя, потому что надо было подождать, когда кончит играть орган. И еще больше они растерялись, когда царь спросил Улеба: здорова ли его супруга и все ли благополучно в доме? И Улеб по этикету должен был упасть ниц, а он, неотеса, сказал, как отрубил:
– Воину не очень-то следует беспокоиться о здоровье да о доме… Холод, голод, одиночество его первые спутники, василевс. Это уж я на себе испытал.
Это была новая бестактность. Так отвечать можно разве только близкому другу. И то на пиру. Все вельможи и сам царь насторожились, ожидая еще больших неприятностей от этих с ног до головы вооруженных и закаленных в боях нахалов. Но тут опять заиграл орган. Послы стояли столбами и не знали, что делать. Орган смолк. И среди наступившей тишины василевс велеречиво и смиренно высказал похвалу князю Святославу, не пренебрегшему правилами самых добрых и мудрых государей улаживать дела добрососедскими мирными переговорами. Руки его тряслись, и голос дрожал.
– Царь, да знаете ли вы, кто к вам пришел? – широко улыбаясь, прервал Петра Улеб в прямодушном порыве…
Царица, сидевшая рядом с Петром с поджатыми строго губами, вдруг вздрогнула, но подняла выше голову. А царь побледнел.
– К тебе пришли твои друзья, царь, и нечего пугаться. Князь велел передать, что негоже тебе бояться ромеев и даже им дань платить. Оставь это, будь с нами заодно. Тогда никто нам не страшен. Уж это точно.
Вельможи застыли в ужасе, царь все еще бледнел. Одна царица Мария обливала послов полным презрением. Однако Улеб ее презрительной мины не понимал и не замечал, думая, что заморские царицы все так держатся.
– Племя наше одно, царь, – продолжал Улеб, – язык и обычаи тоже. Правь своей землей под рукой нашего князя. Будет твоему народу праведный суд, спокойная жизнь и легкая дань. Завистливые ромеи не посмеют пугать тебя войной. Погляди, идут к князю твои люди как к защитнику… И даже многие твои бояре на службу поступают. Пусть и бояре промышляют в именьях своих, лишь бы не обижали смердов… Вот и весь наш сказ. Прости, коли глупо молвил.
Царь ниже опустил голову и, кажется, ждал продолжения речи. Царица не спускала гневных глаз с этого кряжистого, с огромным мечом юноши. Она считала речи его дерзкими, манеру его грубой, поведение целиком возмутительным. По ее мнению, мнению жены августейшего самодержца, проведшей всю жизнь среди коленопреклонных раболепствующих царедворцев, всерьез уверовавшей в сакраментальную формулу епископов, что она «Богом избранная», по ее царственному мнению, царю Болгарии следовало сейчас же подняться и грозно указать послам на дверь, а когда они уйдут – отдать приказание, чтобы их затравили собаками. Как они смеют, эти грязные мужики, предлагать просвещенному и могущественному самодержцу покровительство какого-то там киевского князька? Племя ничтожных червей!
Она многозначительно глянула на мужа, побуждая его к действию… Но, оправившись от страха, Петр более спокойно сказал:
– Нам очень лестно, что великий князь киевский не питает к болгарам никакого злого умысла. Передайте ему пожелание доброго здоровья, удач в делах государственных. Слава о нем гремит и в дальних землях. Заверяю вас искренне, что я не нахожу смысла во вражде славянских племен, и, как только улучшится мое здоровье сам навещу великого князя, чтобы при личном свидании засвидетельствовать ему свое искреннее уважение и готовность к дружбе.