Князь Святослав II

Путь освободился, и Регелинда на цыпочках двинулась дальше. Проходя мимо только что затворившейся двери, она не удержалась и приникла к ней ухом. До нее донесся раздраженный голос Анастасии: «Пусти меня!.. Грех в Великий пост сладострастьем заниматься. О теле не мыслишь, так о душе промысли, Всеволод!» - «Иль не жена ты мне, Настя?» - прозвучал недовольный голос Всеволода. «Жена, но не раба!» - ответила княгиня.

«У этих свои кочки да ухабы! - с усмешкой подумала Регелинда. - Гречанка-то набожна, а муженек ее сластолюбив. Такому молодцу на ложе любая будет рада!»

Под «любой» Регелинда подразумевала себя. Она сразу положила глаз на Всеволода, еще когда увидела его впервые в Киеве лет десять тому назад…

Наступила первая суббота Великого поста: день поминовения усопших.

Спасо-Преображенский собор был полон молящимися. На этот раз князья, их жены и дети стояли перед алтарем. Бояре со своими женами и детьми теснились широким полукругом за ними. Черный люд заполнил все проходы у пяти столпов храма, толпился в распахнутых настежь главных вратах.

После выноса Святых Даров епископ Гермоген начал службу, гулкое эхо вторило его сильному зычному голосу в высоких сводах собора. Торжественное молчание многих сотен людей, стоящих плотно друг к другу, придавало всему обряду что-то завораживающее.

Анастасия сбоку глянула на Оду. Княгиня сосредоточенно молилась, склонив голову в темном платке и беззвучно шевеля сухими губами. Гречанка догадалась, по ком ее молитва.

С самого утра Ода была бледна и неразговорчива. Святослав тоже был не такой, как всегда. Всеволод и Анастасия, Вышеслава и Янка, пасынки Оды - все видели, что-то случилось. Но только одна Анастасия догадывалась об истинной причине молчаливого отчуждения между Святославом и Одой.

Когда архидиакон[79] приблизился к Святославу с пучком тонких свечей, в наступившей тишине прозвучал негромкий голос черниговского князя:

- Светлая память отцу моему великому князю Ярославу Владимировичу, в православии Юрию, матери моей великой княгине Ирине, в иночестве Анне, старшему брату моему Владимиру Ярославичу, в православии Василию, моей первой супруге княгине Брониславе, в православии Елизавете, моему младшему брату Вячеславу Ярославичу, в христианстве Петру, и другому младшему брату Игорю Ярославичу, в христианстве Федору.

После каждого произнесенного имени Святослав брал свечку, разжигал ее от свечи, горевшей перед Распятием, и ставил на канун - подсвечник в форме круглого стола.

Назвав последним брата Игоря, умершего шесть лет назад, Святослав перекрестился на Распятие и хотел было вернуться к алтарю, как вдруг Ода стремительно прошла мимо него к архидиакону, выхватила из его рук свечку и громко воскликнула:

- За упокой души христолюбивого племянника нашего Ростислава Владимировича, в православии Михаила!

Даже не удостоив мужа взглядом, Ода вернулась на свое место.

Святослав кивнул священнику и встал рядом с Одой, хмурый и недовольный.

Архидиакон нараспев затянул поминальную молитву:

- Упокой, Господи, души усопших рабов Твоих родителей и сродников князей Святослава и Всеволода Ярославичей: великого князя Юрия, жены его инокини Анны, сыновей их Василия, Петра и Федора Юрьевичей, а также внука их Михаила Васильевича и княгини черниговской Елизаветы и всех православных христиан и прости им все прегрешения вольные и невольные и даруй им Царствие Небесное!..

* * *

К концу марта растопило весеннее солнце сугробы и потекли по кривым улочкам Чернигова, по крутым переулкам на Третьяке и Подоле веселые ручейки. В лужах отражались голубые небеса. Края крыш украсились бахромой сосулек, истекающих прозрачной холодной влагой. Сосульки срывались вниз, не выдерживая единоборства с жаром солнечных лучей, и со звоном разбивались о твердые наледи. Их блестящие продолговатые обломки искрились на солнце, как горный хрусталь.

В один из солнечных дней уходящего марта Ода объявила Святославу, что намерена поехать в Саксонию к отцу. Она попросила мужа отпустить с нею Ярослава и Вышеславу.

Святослав не стал перечить. Его отношения с женой после отъезда Всеволода и Анастасии в Переяславль становились все хуже. На раздражительность Оды, на ее упорное молчание Святослав отвечал вспышками гнева и бранью.

Ода быстро собралась в дорогу. Кроме Вышеславы и Ярослава с нею отправлялись две молоденькие служанки и Регелинда. Ехать было решено верхом из-за надвигающейся распутицы.

Святослав для сопровождения супруги и детей отобрал сотню дружинников, поставив во главе всего Инегельда, владевшего немецким языком.

Прощание вышло сухим и коротким. Святослав хлопнул по плечу Инегельда и что-то коротко бросил ему по-шведски. Инегельд молча кивнул и отошел к своему коню. Затем князь поочередно прижал к себе Вышеславу и Ярослава. Подойдя к жене Святослав едва коснулся губами ее бледной щеки.

Протянув пергаментный свиток, он промолвил, не глядя на Оду:

- Вот грамотка твоему батюшке от меня.

Ода с безразличным видом взяла свиток и, не проронив ни слова, передала его Регелинде.

Святослав повернулся и ушел в терем.