Князь Тавриды. Потемкин на Дунае

иллионная улица [26] была почти сплошь запружена экипажами, тут были и высокие щегольские кареты, новомодные берлины и коляски, старые громоздкие рыдваны — словом, экипажи всех видов и цветов, черные, синие, голубые, палевые и фиолетовые.

К подъезду Зимнего дворца, ведущему в апартаменты, отведенные светлейшему князю Григорию Александровичу Потемкину, то и дело подъезжают новые.

Лакеи и гайдуки [8]мечутся во все стороны, подсаживая и высаживая господ, лихо распахивают и захлопывают дверцы и с треском раздвигают высокие, в шесть ступеней, подножки, по которым приезжающие и уезжающие шагают, покачиваясь из стороны в сторону.

У Потемкина — прием.

Весь Петербург в приемные дни ездил на поклон к светлейшему.

Прошло около двух лет со дня его приезда в Петербург от стен Силистрии, а между тем за это короткое время с ним совершилась почти волшебная метаморфоза.

В 1774 году он был уже генерал–аншефом и вице–президентом военной коллегии.

В последней должности он оказал большие услуги России в смысле упрощения обмундирования войска. Обрезав солдатам косы, которые они носили до того времени, он избавил их от лишней работы над своим туалетом и от головных болезней, распространенных в войсках.

Он ввел в армии куртки, шаровары и полусапожки и сделал движение солдата легче и свободнее; введенные им солдатские шинели были гораздо удобнее прежних; зведены были более легкие ружья, и численность войска была умножена.

Приведем отрывок из интересного проекта Потемкина, им самим сочиненного:

«Завиваться, пудриться, плесть косы — солдатское ли сие дело? У них камердинеров нет; на что же пукли? Всяк должен согласиться, что полезнее голову мыть и чесать, нежели обсыпать пудрою, салом, мукою, шпильками, косами.

Туалет солдата должен быть таков -
Что встал, то и готов!»

Кроме того, сделавшись приближенным к государыне, он прежде всего обратил внимание на скорейшее усмирение Пугачевского бунта.

С присущими ему энергией и распорядительностью он принял тотчас же решительные меры и много способствовал подавлению мятежа, грозившего большой опасностью государству.

Затем при его содействии был заключен Румянцевым–Задунайским выгодный мир с турками при Кючук–Кайнарджи.

По заключении этого мира императрица издала следующий высочайший именной указ:

«Генерал–поручик Потемкин, непосредственно способствовавший своими советами к заключению выгодного мира, производится в генерал–аншефы и всемилостивейше жалуется графом Российской империи; в уважение же его храбрости и всех верных и отличных заслуг, оказанных им в продолжение сей последней войны, всемилостивейше награждаем мы его, Потемкина, золотой саблей, украшенной бриллиантами и нашим портретом, и повелеваем носить их, яко знак особого нашего благоволения».

Еще ранее этого ему были пожалованы ордена русские: Святой Анны и Святого апостола Андрея, и иностранные: прусского Черного Орла, датского Слона и шведского Серафима, и польские: Святого Станислава и Белого Орла.

Австрийский император Иосиф II [27] прислал ему, по просьбе императрицы Екатерины, диплом на княжеское достоинство Римской империи.

Потемкин стал «светлейшим князем».

Интересна маленькая подробность.

Незадолго перед тем Иосиф II отказал наградить этим титулом двух своих министров, за которых ходатайствовала императрица — его мать.

Одновременно с этими сыпавшимися на него положительно дождем милостями государыни, и милостями, кстати сказать, вполне заслуженными, Григорий Александрович был назначен новороссийским генерал–губернатором.

Сознавая свои заслуги, он понимал, что раболепствующая перед ним толпа не имела о них даже отдаленного понятия и низкопоклонничала не перед ним лично, а перед силой блеска и богатства, которых он являлся носителем Он для них был лишь «вельможей в случае», и они совсем не интересовались, какими способами добился он этого случая.

За это их глубоко презирал Григорий Александрович, и этим объясняется та надменность, с которой он держал себя относительно равных ему, и та задушевная простота, которая проявлялась в нем по отношению к низшим.

Потомки недалеко ушли от его современников, и большинство их отмечало лишь пятна, бывшие на этом солнце, не замечая, что эти пятна только черные тени от окружавшего его общества.

Вернемся, впрочем, в приемную светлейшего.

В огромной зале царит относительная тишина, усиливающаяся жужжанием сдержанного шепота.

Громадная толпа ожидает приема. Тут и высокочиновные, и мелкие люди. Все сравнялись перед недостижимым величием хозяина.