Читаем Князь Тавриды. Потемкин на Дунае полностью

Князь Тавриды. Потемкин на Дунае

Григорий Петрович Данилевский , Николай Эдуардович Гейнце

— И за что ты его так не любишь, Гриц?

— Я? С чего вы это взяли…

— Не бываешь у них, а они такие ласковые да предупредительные…

— Кто ко мне да к вам не ласков да не предупредителен…

— Все‑таки…

— Что все‑таки, — горячо перебил ее князь. — Не верю я, маменька, в эту людскую ласковость, все они низкопоклонничают, так как я высоко стою, меня не достанешь… А могли бы ухватиться хоть за ногу, стащили бы сейчас вниз и растоптали бы с наслаждением, потому‑то и презираю я их всех, потому‑то вышучиваю с ними шутки, какие только моей душеньке хочется… Тут один тоже из них обыграл меня на днях, воспользовался моей рассеянностью и сфальшивил. Что мне с ним делать? Не судиться идти! И говорю я ему: ну, братец, с тобой я буду жрать только в плевки, приходи завтра… Прибегает чуть свет… Плюй на двадцать тысяч, сказал я ему… Он собрал все свои силы и плюнул, вон в тот самый дальний угол попал… Выиграл, братец, я дальше твоего носа плевать не могу! — заметил я ему и плюнул в рожу…

— Что ты, Гриц! — даже привстала Дарья Васильевна.

— В самую рожу… Что же бы вы думали? Взял деньги, обтерся… и по сей час ко мне ходит… Вот каковы они, люди…

— Не все же таковы.

— Все, — мрачно сказал Потемкин. — Значит, — вдруг переменил он разговор, — наследник выздоравливает, и княжеская чета счастлива и довольна…

— Кажись, что так, а так кто их знает…

— Конечно, они счастливы и довольны, что им! — махнул рукой Григорий Александрович.

В голосе его прозвучали слезы.

Это не ускользнуло от чуткого слуха матери:

— Что с тобой, Гриц?.. Не пойму я тебя… Кажется, счастливее тебя человека нет, а ты…

— Что я?

— Как будто не доволен ничем… Ведь уже, кажется, большего и желать нельзя…

— Вот то‑то, что вам кажется, что и счастливее меня нет, что и желать Мне большего нельзя… а между тем…

Григорий Александрович вдруг поник головой, и крупные слезы покатились по его щекам…

— Гриц, что с тобой? Ты плачешь… — вскочила в тревоге Дарья Васильевна.

Князь уже успел оправиться, тряхнуть головой и отвечал почти спокойным голосом:

— Нет, так, пустяки, это пройдет, я устал… этот прием…

— Ах, Гриц, Гриц… чует мое материнское сердце, что с

тобой что‑то неладное деется, а отчего — и ума не приложу… Сдается мне, скучно тебе одному… Жениться тебе надо…

— Жениться… мне?.. — удивленно уставился на Дарью Васильевну Потемкин.

— Да, тебе… Теперь за тебя какую ни на есть заморскую принцессу выдадут… молодую, красивую…

— Нет, я никогда не женюсь…

— Почему же? — робко спросила старуха, снова уже сидевшая в кресле.

— А потому, что нет и не будет мне по душе женщины, которая бы мне не надоела… Все надоедают, я это уже испытал…

— Это все оттого, что не в законе! — попробовала возразить Потемкина.

— А закон нарушать еще хуже, а я нарушу… уж такова природа моя, мне два раза любить не дано… Свята к женщине только первая любовь, а вторая то же, что десятая, это уж не любовь, а страсть… похоть…

— Я что‑то не пойму этого, Гриц…

— И не надо, только сватать меня оставьте… Невеста моя еще не родилась, да и не родится… Так вы и знайте.

В тоне голоса князя прозвучали ноты раздражения, наводившие ужас на всех и пугавшие даже его мать.

Она молчала и только печально качала головой.

— Что девчонки? — спросил после некоторой паузы Григорий Александрович.

Этим именем называл он своих племянниц.

— Веселятся да как сыр в масле катаются, благодаря твоим милостям; что им делается, тело нагуливают…

— И пусть нагуливают, тело первое дело… Я к вечеру к вам заеду, привезу малоазийской сласти, рагат–лукум прозывается.

— Уж ты их очень балуешь.

— Не для них, для себя выписал, адъютант уже с неделю как в Москву послан, сегодня обратно будет. Так, говорят, в Зарядье, близ Ильинки, купец продает ерворазборный…

— Причудник… — улыбнулась мать, видя, что сын снова покоен и весел. — Я поеду…

— С Богом, матушка… Так, значит, там все благополучно. Спасибо, что исполнили, съездили…

— Для тебя на все…

Григорий Александрович припал к руке своей матери и проводил ее из кабинета до передней, а затем снова вернулся в кабинет.

Не успел он войти, как следом за ним вошел один из его адъютантов.

— Ну, что? — нетерпеливо спросил князь.

— Все исполнено…

— Он здесь?

— Так точно, ваша светлость…

— Введите его сюда… и не пускать ни души…

Адъютант вышел.

Через несколько минут дверь кабинета отворилась, и на ее пороге появился знакомый нам камердинер князя Андрея Павловича Святозарова, Степан Сидоров.