Князь тумана

Это заявление привело его в замешательство. О событиях прежних лет, случившихся до того дня, когда ее, уронив на мокрую от дождя мостовую, сбило тронувшееся с места такси, как и об Александре, никогда не заходила речь. Они делились друг с другом своими надеждами и опасениями, строили планы, открывали друг перед другом свои мысли, но всегда имели в виду только будущее. Лернеру всегда казалось, что у него в прошлом слишком мало событий, а у нее слишком много. И вот теперь плотина с минуты на минуту рухнет, и после этого все станет иначе. Лернер так испугался предстоящих откровений, которые он сам же и вызвал, как если бы они предвещали какие-то коренные изменения в его жизни. Он даже пожалел, что заговорил о проделках Александра, лучше бы он и на этот раз промолчал! Но было уже слишком поздно. Последнюю фразу госпожа Ганхауз начала говорить с явным нажимом. Неужели лавина тронулась и сейчас ринется вниз?

— Я родилась в Альтмарке в семье пастора и была четырнадцатым ребенком.

Такое вот классическое начало жизнеописания! Лернер этого не ожидал. Четырнадцатый ребенок невольно представился ему чахлым заморышем, а, глядя на госпожу Ганхауз, этого не скажешь. Если ко времени ее появления на свет жизненные силы пастора и пасторши все еще сохраняли такую могучую закваску, то их потомство, очевидно, было из породы исполинов! Госпожа Ганхауз нарисовала перед ним идиллическую картину своей юности. Обширный яблоневый сад за домом, босоногое лето, задушевные сочельники — все это она описала в радостных и благодарных тонах. Пастор, говорила она с серьезным и строгим выражением, был "высокообразованным человеком". На чем основывалось это суждение? Вопросы были тут неуместны. Ее повествование текло, не давая возможности вставить вопрос. Она вела рассказ о себе как о постороннем человеке. И вела его в тоне непререкаемого знания. Если существует на свете понятие "всеведущего рассказчика", то лучшим примером этого явления могла служить госпожа Ганхауз.

В большой семье поневоле научишься вести хозяйство. Консервирование продуктов, забой домашней птицы, починка белья и даже обуви — все это в пасторском доме, полном подрастающей ребятни, делалось своими руками. Она сама во всем была помощницей матери, хотя, разумеется, в доме было несколько служанок, а за ними надо было присматривать и руководить их работой. Когда девушке исполнилось восемнадцать лет, родители решили отдать ее в гувернантки к молодой вдове графине фон Фос, у которой было "два очаровательных мальчика"; потом она перешла в семью господина советника юстиции Гереса, тоже с двумя мальчиками, но немного постарше. Затем поступила в семью Фермерена, бременского зерноторговца, живущего, однако же, в Мекленбурге, с шестью детьми (здесь на ее попечении были только девочки), затем к ротмистру Пистатиусу с одним новорожденным младенцем, это было в Дармштадте, хотя и немного на отшибе, но в "очень красивой местности", затем к господину Фрейвальду, врачу с "очаровательной женой" и тремя маленькими детьми — двумя мальчиками и одной девочкой. "Очаровательные дети, очаровательная жена" — эти слова звучали в ее устах необычно. Лернеру показалось, что госпожа Ганхауз, выглядевшая как воплощение какой-то богини-матери, выражалась, однако, в мужском стиле. Отстраненное, возвышенное спокойствие, с которым она вела речь, переносило все в духовную сферу объективного описания. У Лернера было такое впечатление, как будто он перелистывает страницы альбома, рассматривая фотографии графини Фос, советника юстиции Гереса, врача Фрейвальда и элегантной супружеской пары Пистатиус.

"Но через год я решила вступить в брак". Именно так, обобщенно, она и выразилась, не вдаваясь в ненужные подробности, ведь она говорила с мужчиной, который хоть и не решился еще вступить в брак, но достаточно знал жизнь, так что ему не нужно было растолковывать банальные вещи. После опыта на профессиональном поприще, где все складывалось для нее гармонически, она наконец почувствовала, что с нее уже хватит работы в чужих домах и теперь она готова к тому, чтобы обзавестись собственным семейным очагом; во всех пяти домах, где она успела прослужить за один год, ее неизменно окружали спокойные и приятные условия. И все это за один-единственный год! Однако частая смена мест, по-видимому, не играла заметной роли в излагаемой истории. Причины переходов с места на место ничего не прибавляли для уяснения основной сути. Все это было лишь прологом, в котором пересказывается множество событий. Описание выглядело бледно, как в истории Робинзона Крузо, где до того места, как его корабль терпит крушение и герой попадает на необитаемый остров, повествование сводится к бледному, торопливому пересказу скучных житейских подробностей будничной жизни. Настоящая история должна была начаться лишь после того, как будет отдана дань прологу. История госпожи Ганхауз начиналась с ее решения вступить в брак.