Князь тумана

Франкфуртский зоопарк находился на Троицком выгоне, в восточной части города. На свободной площади устраивались выставки и митинги. Здесь было достаточно места, чтобы на нем могли расположиться сельскохозяйственные ярмарки с образцовыми стадами, цирк шапито и даже представление Буффало Билла из жизни Дикого Запада с лошадьми и живыми индейцами. А с недавнего времени там был выстроен просторный павильон, в котором художник Курбо выставлял свои новейшие творения. Курбо был человек крутого и резкого нрава, он так враждебно вел себя со всеми представителями мира искусства, будь то организаторы, художники или критики, что при открытии его выставки не могло быть и речи о каком-то сотрудничестве с местными деятелями. Курбо принципиально только сам занимался устройством таких мероприятий, пользуясь щедрой поддержкой своих меценатов. Его павильон был великолепен: никаких следов работы, сделанной на скорую руку. Только глухой звук, который издавали при каждом шаге накрытые коврами деревянные половицы, вносил при большом стечении народа ощущение некоторой тревожности, показывая, что вы все-таки находитесь не в настоящем каменном здании. Лернеровский котелок оказался здесь не единственным. Подобно тому как на средневековых картинах с религиозными сюжетами ангельские нимбы иногда выстраиваются рядами в несколько ярусов, здесь можно было видеть выстраивающиеся пирамидами скопления черных котелков.

Какими судьбами занесло Лернера на художественную выставку? Во-первых, его привлекла сюда молва, предшествовавшая событию: художник, дескать, отличается независимыми взглядами и не признает никаких предрассудков, и потому для восприятия его творчества необходим зрелый ум взрослого человека. Стало известно, что несовершеннолетняя молодежь на выставку не допускается. Это придавало выставке особый интерес, выходивший за рамки эстетического наслаждения, сущность которого, впрочем, для Лернера так и осталась глубокой тайной. Вдобавок он помнил о своем посещении мастерской художника, во время которого Курбо проявил такую душевную широту и так откровенно с ним говорил, хотя был, похоже, знаменитой личностью и таким же первопроходцем в своей области, как те пионеры, которые шли открывать Северный полюс.

Предприятие по освоению Медвежьего острова свело Лернера со многими выдающимися людьми: банкирами, политиками, с такой великосветской, хотя и мрачной личностью, как Шолто Дуглас, даже с самим герцогом-регентом Мекленбургским, хоть тот впоследствии и отказался от участия, сообщив об этом через своего камер-юнкера фон Энгеля. Поэтому Лернер почел своим долгом присутствовать на торжестве, героем которого был Курбо, чтобы, так сказать, отдать ему долг вежливости. В сутолоке павильона чувство личной близости к мастеру как-то потерялось.

Картины висели в толстых золоченых рамах на затянутых темно-красной материей стенах, зачастую в несколько ярусов. Пальмы и шаровидные лампы, возвышавшиеся в каждом отсеке выставки из середины круглых банкеток, создавали впечатление драгоценной, магистральной коллекции. А вот и олени, над которыми Курбо работал, когда в его мастерской побывал Лернер! Вокруг них выросла дремучая лесная чаща. Маленький побежденный олень, вывернув голову, измученным взглядом смотрел на зрителей. Лернер помнил еще, где тогда стояли стулья, к которым были прислонены олени. Теперь, без стульев, они словно сцепились в каком-то зловещем, воздушном танце, готовые в следующую минуту упасть.

"Вероятно, это и есть искусство, — подумал Лернер, — подставив стулья, заранее знать, что получится, когда они будут убраны".

Рядом висели снежные пейзажи, от них веяло серой стужей. Глядя на них, ты болезненно ощущал холодную воду в башмаках, но в то же время снег был таким жирным и материальным, что хоть бери его и ешь. Об этих картинах Лернер знал раньше только с чужих слов. У такого художника действительно должно было бы получиться что-то из Медвежьего острова, не очаровательное местечко: конечно, Медвежий остров никогда и не был очаровательным, хотя сейчас Лернеру и вспоминалось раннее розовое утро, когда морские волны плещутся, отливая бутылочной зеленью, а морские птицы, кружащие вдалеке, напоминают рой белых бабочек.

Сколько же краски налеплено на этих полотнах! У Лернера в ушах стояли слова Курбо о том, как бы он хотел наносить краску на холст, словно каменщик мастерком. Свое желание он исполнил.