Князь тумана

Но русский капитан только махнул тяжелой короткопалой рукой в сторону холма и громко вздохнул: трудно представить, какие только напасти не приходится переживать людям! Двести лет назад сюда пришел русский корабль из Мурманска. Медвежий остров был заселен русскими.

— Это исключено, — заметил капитан Рюдигер. — Медвежий остров испокон веков был бесхозной землей.

Абака посмотрел на капитана. В грубых его чертах проглянуло озорство.

— Где же ваш корвет, господин капитан? — спросил он, окинув Рюдигера насмешливым взглядом.

Рюдигер с достоинством ответил, что выступает в настоящий момент не в качестве немецкого офицера и его звание не имеет к данному случаю никакого касательства. Вчера он совместно с Лернером взял во владение семьдесят гектаров островной территории и оградил эту собственность, принадлежащую гражданам Германского государства, столбами с цветами государственного флага Германии.

— Один из них, господин капитан Абака, находится у вас перед глазами.

— Да, я вижу этот столб, — задумчиво кивнул Абака. — И что же делать с этими столбами, когда я подниму здесь российский флаг? Пустить на дрова?

В последнем вопросе прозвучала настоящая лирическая грусть. Затем Абака, как бы отбросив личные сантименты, очень складно начал излагать свое понимание юридической стороны дела.

— Видите ли, уважаемые господин капитан и вы, ваше высокоблагородие (последнее относилось к Лернеру), всюду, где похоронен русский человек, — российская земля. Это старинный закон. Предвидя ваши возражения, сразу замечу, что он не относится к Дрездену или Парижу, но испокон веков действовал в сфере нашего непосредственного влияния.

— Здесь нет никаких могил, — дерзко вставил Лернер, хорошо зная, что это не так.

А Рюдигер добавил:

— Кроме того, мы решительно не согласны с таким подходом.

— Как это — нет могил, если в тысяча шестьсот восемьдесят седьмом году сюда пришел целый корабль со староверами? — терпеливо спросил капитан Абака. — Из бухты Староверов — сюда. Корабль мучеников. Ведь вы знаете, кто такие староверы? Эти люди отказались принять реформу богослужения, желая по-прежнему креститься двумя перстами, как их отцы, — для пущей наглядности Абака даже сложил вместе два пальца, — а не тремя, как предписывали своей пастве все православные епископы. За это они пожертвовали всем: покинули свои деревни, дома и храмы, не допускали к себе ни одного священника нового обряда, терпели кары, шли в ссылку — все ради того, чтобы креститься не тремя, а двумя перстами! В церкви обходятся без священников, молятся и ждут, когда из-за иконостаса выйдет к ним ангел и будет молиться по старому обряду, кладя крест двумя перстами. Такое вот растреклятое благочестивое упрямство!

— Но ведь не на Медвежьем же острове! — воскликнул Лернер.

— Именно что тут! Как раз на Медвежьем тоже! Там наверху осталась могила.

Могила! Да притом еще и безымянная! Куча камней, как та, под которой заложена бутылка из-под коньяка с документом.

— Староверческая могила, — мрачно кивнул капитан Абака. — Какие люди! Россия их карала и попирала ногами, а они, замученные, даже своими мертвыми телами превращают чужую землю в российскую! Такое возможно только у нас.

— И как же вы установите, что эти кости под камнями, если они вообще там лежат, говорят по-русски? — ядовито спросил капитан Рюдигер.

— Эх, братец! — сказал капитан Абака. — Наши матери друг друга любили!

Наступило молчание. При упоминании о любви противники утихли, хотя ситуация от этого отнюдь не прояснилась. Капитан Абака стойко выдерживал бросаемые на него воинственные взгляды. Между тем Лернер заметил, что двое матросов затеяли какую-то возню возле столба с надписью "Германская частная собственность". Они обхватили его руками, присели на корточки и, поднапрягшись, приготовились соединенным мускульным усилием вырвать столб из земли.

— Стоп! — закричал Лернер. — Руки прочь!

Солдаты не поняли слов, но выпрямились и непонимающе уставились на него. Капитан Рюдигер вскочил с пылающим взором. На "Гельголанде" у него, дескать, двадцать человек команды. Их было только двенадцать, но эта ложь не была сознательной, слово "двадцать" было как-то связано с ритмом этой фразы. И капитану Абаке придется сперва вывести из строя всю команду немецких граждан вплоть до последнего матроса, способного держать в руках оружие, прежде чем он сможет дотронуться до этих столбов! Молчание, последовавшее за этим высказыванием, не имело уже отношения к материнско-сестринской любви, оно напоминало затишье перед началом войны. Капитан Абака поднял было рюмку с коньяком, но под давлением грозовой атмосферы так и не поднес ее к губам. Штеттин и семейство Рюдигер отодвинулись в бесславную область штатской жизни. Капитан только поглядел на "Гельголанд", который в мертвенном, словно из кошмарного сна, свете казался особенно убогой посудиной. Он отставил рюмку и закрыл лицо ладонями. Когда Абака опустил руки, лицо его было красным.

— Я запрошу новых инструкций. До тех пор, — он поднялся со стула, — прошу меня извинить, господа!