Князь Владимир. Книга 1

— Зачем кабану нож? Еще щетину себе повредит.

Трое захохотали. Олаф сделал вид, что только сейчас заметил их:

— Ты это мне?

— Тебе, разряженный петух, — ответил вожак, этот явно был вожаком. — А если не петух, то попробуй возьмись за любой из тех ножей!

Двое придвинулись, Олаф впервые ощутил, что может не выбраться живым. Пока ухватится за меч, они воткнут в него ножи. Пока что видят богато одетого придворного воина, сытого и самодовольного, явно расжиревшего на службе, где надо только стоять истуканом, это не поле битвы, куда отправляют настоящих бойцов, этот павлин просто мясо для их ножей!

Он вспомил Владимира, его повадки, трюки, хитрости, когда для победы над врагом, можно даже в дерьмо вступить, только бы найти получше позицию для удара.

— Если я возьму нож, — спросил он, прикидываясь испуганным, — вы меня убьете?

Вожак засмеялся:

— Нет, если ты сумеешь убить нас.

Олаф сказал еще испуганнее:

— А если я не возьму нож?

Вожак сказал весело:

— Тогда зачем тебе жить? Боги не терпят на земле трусов…

Олаф видел, с какой ненавистью смотрят на него совершенно незнакомые люди. Лишь потому, что одет пышно, ест и пьет на добротной посуде. А если еще и пообещали заплатить за его жизнь…

— Вам не надо было…— сказал он умоляюще.

Одновременно он ударил локтем вправо, услышал хруст и сдавленный крик, тут же кулак его метнулся вперед, и лицо вожака превратилось в кровавое месиво. Он мгновенно повернулся, Вольдемар побеждал его не силой, а скоростью, ударил быстро и сильно третьего.

Тут же послышался сдавленный крик, хрип. Он увидел, что хозяин лавки обеими руками держит длинное тонкое копье. Наконечник его был в груди четвертого. Глаза несчастного вылезали из орбит, в них было больше удивления, чем страха. Их послали убить этериота, все в городе знают, что такое дворцовая стража, что только жрут, пьют, жиреют да гребут под себя чужих жен, ибо у них денег больше, чем у иного торговца. И они не ждали быстрого отпора, наслаждались глумлением над пышным увальнем, Трое корчились на полу. Первый, которого Олаф саданул локтем, слабо дергал ногой, постепенно застывая. Удар булатной бляхой на локте пришелся в переносицу. Вместо лица была маска из пузырящейся крови, что стекала на пол густыми волнами. Еще двое пытались подняться, руки подламывались. У одного кровь хлестала из перебитого носа, другой все еще выплевывал крошево зубов из разбитого рта.

— Чем ты ударил? — прошепелявил он. — Молотом?

Олаф покачал головой:

— Кто идет за шерстью, может вернуться стриженным.

Хозяин с проклятием уперся в прилавок, выдернул наконец копье. Жертва рухнула на пол, руки чуть поскребли чисто вымытые доски.

— Нам сказали…— прохрипел первый, он сплюнул на пол сгусток крови, там блеснул осколок еще одного зуба. — Нам сказали…

Олаф взмахом длани велел убираться, пусть-де теперь разбираются с тем, кто их так гадко обманул, повернулся к хозяину:

— Спасибо. Он мог бы достать меня в спину.

Хозяин буркнул:

— Не за что. Я не могу, чтобы убивали покупателей. Если бы где-то на улице…

Олаф сказал сочувствующе:

— Там убивать не дает городская стража. Трусы! Мол, выгонят без платы, если на их участке кого-то зарежут.

Хозяин поймал на лету золотой, а Олаф взял облюбованный нож, примерил как входит в ножны, кивнул и вышел. Хозяин довольно хрюкнул. За один золотой можно получить пять ножей. Все-таки этериоты — раскормленные свиньи, деньгам цену не знают.

Глава 34

Вепрь с изумлением и гневом рассматривал вернувшихся этериотов. Оба вернулись в изорванной одежде, с побитыми мордами.

— Да, погуляли… Я видел зарево над армянским кварталом. Ваших рук дело? Нет? Странно. А флот в Золотой бухте еще на месте? Ну хоть половина уцелела? И не проиграли в кости, не потопили, цыганам на бусы не променяли? Тогда где же вы были?

Олаф сказал печально:

— Старых друзей хоронили…

— Тогда почему, — спросил Вепрь, глаза его пробежали по ссадине на скуле Олафа, — почему оба в таком виде?

Олаф сказал еще печальнее:

— Да они помирать не хотели.

Среди этериотов пошли смешки, кто-то вполголоса крикнул «виват». Вепрь прищурился, эти двое внесли свежую струю в застойный воздух барачной жизни.

— Так вы ж ходили кланяться могилке Византа!

— Не нашли, — ответил Владимир печально. — Так мы, того… чтоб уж не зря нас отпустил в город наш отец родимый, доблестный и добрейшей души человек, все знают о ком я говорю, так вот мы и… того, свеженькие нарыли…

Вепрь сказал саркастически:

— А чтоб в другой раз долго не искать, вы их нарыли не одну? По всему городу? Прочь с глаз, мерзавцы. Отпуск отменяется, завтра на службу! Там будете под присмотром.

Даже в бараке им казалось, что слышат раскаты его голоса. Олаф восхищенно покрутил головой:

— Крут, зверюга… такой голосище! Так ты, говоришь, троих зарезал?

— Троих, — подтвердил Владимир. Он прикладывал перед зеркалом серебрянную монету к ссадине на скуле. Вторая ссадина пламенела на подбородке. — Гады, напали внезапно…

Олаф довольно хохотнул:

— Тогда это за мной охотились!

— Да ладно тебе…

Олаф хохотал, довольный, Владимир же хмурился, сопел. Наконец Олаф толкнул в плечо: