— Он мне будет сниться!.. Надеюсь, я его больше никогда не увижу. Разве что в кошмаре. У него яд стекает с зубов по бороде, а глаза как острия стрел…
— Не поминай черта, — посоветовал Владимир.
— Почему?
— А то придет.
— Я не верю ни в сон, ни в чох!
Они вернулись через зал, где уже не осталось следов разгрома. Все ели и пили, позабыв про ссору. Владимир на ходу кивнул белому, как мрамор, хозяину:
— Не забудь, кувшин вина в нашу комнату!
— Два! — крикнул Олаф.
— Два, — кисло согласился Владимир.
Они поднялись на второй этаж. Коридор был неширок, а в том конце стоял человек со сросшимися на переносице бровями. Рука Олафа дернулась к мечу. Черноусый протестующе выставил руки:
— Я с миром. У меня нет обиды, что вы вмешались! Вы проезжие, наших ссор не знаете.
— Но семеро на одного! — сказал Олаф набычившись.
Чернобровый кивнул:
— То надо броситься на защиту слабого. Понятно. Но он не слабый, в том вся задача. Я бы хотел обсудить с вами одно дело…
Владимир кивнул Олафу, следи, сам отворил дверь, отступил в сторону. Они вошли, и он закрыл дверь за собой на засов. У этого странного гостя чересчур опасный эскорт.
— Меня зовут Филемут, — сказал чернобровый. — Я управляющий купца Могуты. Этот сорвиголова на самом деле вожак разбойников, только схватить его еще не удавалось. Но все в округе знают, что грабит честных торговцев он и его люди… Я не стал ждать, когда нам как баранам перережут горло и снимут шкуры. Я взял людей и пришел в харчевню, где он обыкновенно бывает!
В дверь послышался стук. Владимир отодвинул засов, держа меч в руке. Мальчишка с двумя тяжелыми кувшинами в руках побелел при виде меча у своего горла. От троих нахмуренных мужчин веяло таким напряжением, что он едва не выронил кувшины. Олаф выругался с чувством:
— Клянусь Локи, я бы его убил! А заодно и спалил бы весь этот постоялый двор!
— И город, — подсказал Владимир.
— И город, — согласился Олаф, — если здесь не оказалось бы больше винных складов. Надо же!.. Теперь буду верить и в сон, и в чох, и в попову грушу…
Он торопливо налил вина в три большие кружки. Руки его тряслись. Владимир и Филемут сели за стол, Владимир все еще не спускал острого взгляда с чернобрового управляющего.
— Меня сбили с толку ваши плащи странников, — сказал Филемут. — Этериоты всегда ездят в полном своем блеске! К тому же вас двое, а я ждал одного…
— Ждал? — спросил Владимир.
Филемут кивнул:
— Судя по описанию, тебя. Это я отправлял письмо Могуты. Он же велел встретить и отвезти в имение. Но сегодня утром вид у него был… смущенный. Сказал, что зря тебя вызвал, что это лишь предание, в которое при свете дня сам не верит. И что нет данных где искать сокровище.
Олаф торопливо осушил свою чашу, заорал понимающе:
— Я ж говорил!.. Если бы все так просто, он бы сам успел!.. А если копать так уж трудно, то у него есть и понадежнее ребята, чем ты!
Он захохотал. Владимир пожал плечами:
— Мы проделали дальний путь.
Филемут с готовностью достал мешочек. Судя по тому, как оттягивал руку, в нем было золото.
— Это не все сокровище, — сказал он, улыбаясь, — но здесь достаточно, чтобы проехать до Багдада и обратно. И останется, чтобы упоить всю казарму. Могута посылает это с извинениями.
Олаф одобрительно хрюкнул. Владимир принял, взвесил на ладони:
— Все в порядке. Мы не в обиде.
Филемут поднялся, улыбался с облегчением. Беседа с этериотами всегда чревата бедой: солдаты императора жестоки и своевольны.
— Слава базилевсу!
— Слава, — буркнул Олаф.
Когда он ушел, Владимир высунулся из окна, провожал взглядом. Темнело, Олаф зажег светильник. Владимир тут же отпрянул в тень.
— Шлюшек высматриваешь?
— Размечтался, — буркнул Владимир.
— А кого?
— Смотрю, с какой стороны залезут к нам ночью.
Олаф поперхнулся вином:
— Зачем? Отобрать деньги обратно?
— Нет, добавить еще, — огрызнулся Владимир.
Олаф в задумчивости почесал голову:
— А чего ж он сразу… А, чтобы удивить нас? Мы просыпаемся, а на столе вместо мешочка — два! С ума рухнемся.
Глава 40
Город постепенно успокаивался, огоньки светильников гасли как светлячки после спаривания. Простучали копыта запоздалого всадника, с пьяным криком вывалился последний гуляка, захрапел в канаве. Лениво взгавкивал вдалеке пес.
Владимир вдвинул ножку табуретки в дверную ручку, подергал. Олаф сказал насмешливо:
— Всякий, кто захочет войти, должен стучать достаточно громко. А в окошко влетит разве что летучая мышь!
— У тебя в кувшине еще что-то осталось?
— Для тебя берег, — сказал Олаф гордо.
— Хорошо. Ты все равно не заснешь, пока на дне не станет сухо как в пустыне, где Моисей сорок лет блудил в поисках выхода… Ты и сторожи первым. Я сменю.
— Добро, — откликнулся Олаф радостно. Сильнее всего сон одолевает под утро, к тому же и кувшин остается в его полном распоряжении. — Комар не пролетит, майский жук не прожужжит, муравль не проползет…
Владимир лег, укрылся легким одеялом. Ночь была жаркая, но присутствие моря ощущалось cвежестью и волнами прохлады, их только к утрецу вытеснит настоянный на цветах теплый пряный воздух. На улице было темно и тихо.