Кузнец убрал ладони от ножа с такой поспешностью, будто держал остывающую молнию. Мальчика ахнул, его чистые глаза уставились на Владимира, словно хотели стереть грязь и копоть с лица.
— Я бегу, бегу, — заторопился кузнец. — Неужто уже все кончилось?
— Что ты, — заверил Владимир. — Ты спеши к Варяжко. Он тебе такое скажет! Еще и награду даст.
Кузнец метнулся в угол, там в самом деле загремели цепи. Владимир вышел и скользнул в темноту. Он уже слышал далекое пофыркивание коней, даже ощутил терпкий запах конского пота, разбавленный так, что казался нежным, как аромат лесных цветов.
Двое коноводов сидели у крохотного костра. За их спинами сдергивали листья с кустов оседланные кони. Владимир видел их удлиненные морды с умными настороженными глазами, потом одна лошадь подошла к самому костру, явно замученная комарами.
Владимир неслышно оказался за спинами отроков. Задержав дыхание, он протянул из темноты руки, внезапно ухватил за головы, ударил друг о друга так, что сам передернулся от стука пробитой кости.
— Простите, ребята, — пробормотал он, — но вы тоже могли бы остаться пахать землю. А кто ходит за добычей, тот может сам ею стать…
Из коней сразу выхватил взглядом могучего жеребца, сильного и с яростными глазами. Остальным перерезал путы, зачерпнул из костра пылающие угли, с гиком швырнул прямо в умные морды. Еще пару горящих поленьев зашвырнул в кусты, кони с диким ржанием пятились, приседали на крупы. На облюбованного для себя Владимир вскочил с разбегу. Жеребец дико захрипел, попробовал подбросить задом. Владимир сдавил коленями бока, напрягся, и жеребец ощутил, что еще чуть — и ребра затрещат. Владимир услышал тяжелый вздох, жеребец затрусил уже послушный и смирившийся.
Из темноты от засады закричали дурными голосами. А теперь, прошептал он себе, только бы конь не поломал ноги в темноте. Только бы помнил дорогу или хотя бы чуял…
Он не заставлял прыгать, когда конь упирался и пытался обойти невидимое препятствие, зато на открытых местах несся так, что ветер свистел в ушах. А вскоре сверху мир залил лунный свет, пусть слабый, но глаза привыкли, а чутье помогало выбирать дорогу.
Сзади удалялись затихающие вопли, треск, даже звон металла. Когда рискнул оглянуться, там раздвигалось, как полог в женской половине, страшное багровое зарево.
Утром и полдня Владимир все еще ждал, схоронившись в кустах. Место выбрал такое, что всякий кто подошел бы или подъехал бы к условленному месту, не остался бы незамеченным. Однако Олаф не появлялся. Ни на рассвете, ни поздним утром, ни в разгар дня.
Дважды он видел шныряющих по лесу мужиков с рогатинами, однажды на том берегу блеснул панцирь дружинника. Похоже, если искали, то на том берегу. Не верили, что он, прорвавшись через цепь костров, ушел в далекий и безопасный Царьград?
До вечера он кружил по лесу, прятал следы. Коня давно нашли, даже слышал счастливый крик. Мол, Варяжко хоть этим смилостивится в гневе, потерю коня переживает горше, чем утрату пятерых дружинников.
Пятерых, отметил Владимир сумрачно. Взгляд упал на ободранные кулаки. Костяшки саднит, кожа повисла лоскутками. Если и прибил кого, то разве что голова коновода треснула. Остальные пали явно от руки Олафа. Не сам же Варяжко прибил от злости.
Когда пришла ночь, он, часто затаиваясь, начал приближаться к веси. Десяток домиков, но сараи прочные, к тому же посреди веси на утоптаанной площади зачем-то полыхает большой костер. Издали удалось рассмотреть высокий столб, красноватые фигурки людей.
Плечам стало зябко, он стиснул зубы и пополз по темной земле, хоронясь от редкого лунного света. В правой зажал длинный узкий нож, острый как бритва, непригодный для швыряния, но перехватить любые путы, что срезать стебель молочая. Повсюду верещали кузнечики, но умолкали, когда вроде бы неслышно приминал траву, отпрыгивали, и он со страхом понимал, что для опытных в засадах людей этого хватит, чтобы не только услышать чужака, но и понять как пробирается и где в этот момент находится.
Он уже начинал различать фигурки вокруг далекого костра, что-то привязанное к столбу, когда из темноты внезапно прозвучал властный окрик:
— Застынь на месте!
Владимир в самом деле застыл, голос прогремел совсем близко. Спросил негромко:
— Кто говорит?
— Ты знаешь, — донесся сильный злой голос. — Но важнее то, что я вижу тебя. Как видят и трое стрелков, что уже натянули тетивы. Ну-ка, поднимись!
Владимир очень медленно поднялся. Руку держал в тени, чтобы лезвие не блеснуло. Ни шороха не доносилось, и он изо всех сил вслушивался, хотя бы уловить дыхание, запах, сопение…
— Варяжко? — спросил он негромко.
— Угадал, — сказал голос злорадно. — Тебя очень хорошо видно в серебристом лунном свете на звездном небе… Ты выглядишь красиво, но сейчас я тебе не завидую.
Владимир спросил напряженно:
— А разве мне можно было завидовать?
Голос засмеялся:
— Да, я завидовал, когда ты явился наместником в Новгород. Даже именовался князем. С той поры за тобой старый должок… И даже сейчас завидую. Самую малость…
В голосе прозвучало злорадство. Владимир спросил глухо:
— Почему?