Князь Владимир. Книга 2

— Не лень, а некогда, — возразил Ян. — Ты что ж, на князя такой поклеп возводишь? Будто он только о своих женах думает? Как тебе не совестно! У него ж еще около тыщи наложниц, он и про них не забывает! В поте лица своего, как сказано в одном учении, добывает свое удовольствие!

За столом хохотали, Владимир вымученно улыбался. Здоровое воинское братство, он здесь не князь, а витязь, которого чтут за отвагу и удаль. Если в силе и уступит почти всем, то в умении владеть оружием — вряд ли. Но на самом деле он уже не витязь, а то существо, что пытается выбраться из темной земли к свету и солнцу. Друзья-богатыри пока просто не поймут. Скажут, переработался. А то и вовсе начнут прикидывать, сколько жен не опасно завести одному человеку…

— Добрые вы друзья, — сказал он насмешливо, — один к одному, как братья, хоть один черный, как головешка, другой рыжий, а третий щурится даже впотьмах… А вот в вере — пестрые, как скоморохи.

Мальфред сдвинул могучими плечами:

— Обижаешь, Владимир…

— Разве? Какому богу служите?

Мальфред подумал, пожал плечами:

— Вот ты о чем… Мы чтим русских богов, но на требы ходим к своим.

— Вот-вот! Но как ты, такой здоровый, как сарай у бабки, отказался от Одина и принял веру какого-то Христа?

Мальфред снова пожал плечами, потеснив одного гостя и едва не спихнув с лавки другого:

— Не знаю… Один, конечно, могучий бог… А Христос даже не из рода богов. Так, слабак. Но однажды что-то щемило во мне, душа неспокойна стала. Христос чем-то человечнее… Он умел страдать, чего не умели мои могучие боги.

— Так-так, — сказал Владимир едко. — Ну, а ты, Рогдай? Какому богу молишься?

Рогдай поперхнулся, выронил полуобглоданную кость. Под взглядом князя внезапно покраснел, выпалил быстро:

— Истинному! Нет бога, кроме Аллаха, и Мухаммад пророк его! Я исповедую истинную веру, княже! И зовут меня не Рогдай, а Абдулла.

— Ну, пусть тебя Аллах так и зовет, — рассудил Владимир. — Так чем тебе наша русская вера не по душе?

Рогдай побледнел, смотрел умоляюще:

— Княже… Мы здесь поклялись говорить друг другу только правду. Мне страшно это сказать, но то огромное требище, где стоят все боги — плохо! Плохо для всей Руси.

— Почему?

— Вспомни хазар. Это была страна, где по пятницам ходили в мечеть, по субботам — в синагогу, по воскресеньям — в храм Христа. А по будням приносили жертвы своим родным богам. Удивленным гостям говорили: «Стоит ли гневить богов? Нас от этого не убудет». Убыло! Под ударом Святослава рассыпалось с такой легкостью, что и сам Святослав удивился. А все потому, что страну еще до его прихода уже разодрали разные боги!

Владимир нахмурился. Богатыри, несмотря на их мускулы, а сила — уму могила, оказались не такими уж тупыми быками. Бывая в разных частях света, встречаясь с разными людьми, поумнели больше, чем иной боярин, не вылезающий из своей вотчины.

— А почему ты избрал Мухаммада… или Мухаммета, как правильно твоего Бахмета? Поклонялся бы Христу, как вон тот телепень напротив.

— Моя вера истинная, — вскипятился Рогдай. — Она строгая! Я могу детей учить и воспитывать, а кто меня? Я ведь еще не самый лучший человек на свете! Только всевидящий Аллах бдит и ведет.

— В чем же?

— Вино не велит пить, больше четырех жен не разрешает…

Владимир засмеялся, за ним неуверенно заулыбались и другие:

— У тебя и одной нет!

— Но я мог бы завести как ты, что пытаешься переплюнуть мудрого Соломона, у которого было тысяча жен… а так я должен блюсти себя. У кого много жен, тот уподобляется… не за столом будь сказано, кому.

— Ладно, — сказал Владимир. — А ты, Ян, тоже поклоны бьешь Мухаммаду?

Ян, красивый золотоволосый богатырь, с достоинством возразил:

— Я в сердце своем чту только Христа.

— Ага, — понял Владимир, — как и Лешак Попович?

Лешак рассерженно пытался вскочить, его удержали со смехом, князь-де прикидывается, он да не знает разницы!

— Моя вера вернее! — заявил Лешак вызывающе. — А у этого дурня настоящий Христос и не ночевал!

Ян грозно воздел себя из-за стола, ладонь упала на рукоять меча. Его ухватили сзади, отобрали меч, усадили, похлопывая по плечам. Лешак смотрел гордо в глаза Яну, готовый принять мученическую смерть.

— Эх вы, — сказал Владимир с горечью. — Разве меч — довод? Убив или даже заставить супротивника замолчать, вы еще не убедили его. А значит, и не победили… Так и скажи, что принял веру по греческому обряду, а он — по-латинскому. Меня радует, что в чужой вере нет единства! Не токмо мы, славяне, истребляем друг друга. Ну да ладно! Ислам, вера Христа… Неужто иудеев нет?

За столом было веселое оживление. Оглядывались на огромного Илью Жидовина из далекого города Мурома. Тот восседал на другом конце стола, ел за троих, пил за десятерых. Под густыми черными бровями блестели разбойничьи глаза, в черной бороде поблескивали острые белые зубы. Но Илья смолчал, и Владимир понимал своего богатыря. Иудеи считают своих только по матери, а этот был сыном проезжего купца-рахдонита, что всякий раз останавливался у одной вдовы, пока не купил для нее дом и не объявил женой.