— С того дня малое племя россов стало быстро возвышаться над другими. Их главным городом стал Киев, построенный храбрым и воинственным Кием, тем самым, который и убил Германариха. Он в молодости бывал у нас на службе, командовал войсками. Вернулся на родину не один: сманил на новые земли две тысячи воинов, пожелавших покинуть империю и поискать счастья на новых землях.
— Ну-ну? Почему Русь оказалась так далеко? Почему она теперь Киевская?
— Ослепительнейший… Русы захватили земли по Днепру, убили киевских князей, там создали Новую Русь, как твои предшественники — Новый Рим, но ее по имени главного города стали называть Киевской Русью.
— Это большой город?
— Не только. Он также свят… даже для нас. Там в старину побывал апостол Андрей, самый любимый ученик и друг Христа, которого он первым призвал в ученики и первому раскрыл суть своего учения… Потому он и зовется Первозванным! Андрей — брат апостола Петра, который держит ключи от райских врат. Так вот Андрей побывал на берегах Днепра, поглядел на шумный город, на торги, на перекрестье дорог, воздвиг крест на горе и прорек, что на этом месте будет город, который возвысится над остальными… А когда пришел Кий, он как раз и построил новый город чуть ниже по течению, в том месте, где поставил Андрей крест. Андрей Первозванный был распят на кресте, память о нем отмечается 30 ноября и 30 июня, он с небес следит за Русью и всячески ей покровительствует…
Василий прервал раздраженно:
— Как он может содействовать язычникам?
Историк смиренно опустил глаза:
— Андрей не родился христианином. Как и остальные апостолы… Он сам был язычником, свирепым и лютым. Христа встретил уже зрелым мужем, незадолго до своей страшной гибели. Он понимает язычников, сочувствует и помогает. Так говорят в народе!
Владимир рывком напялил кольчугу. Прохладная тяжесть плотно облепила тело. Почти незаметная под рубашкой, но ей выдерживать удары железных стрел из самострела, что пробивает любые булатные доспехи, а уж мечи и копья лишь тупятся о ее кольца…
Он ухватил меч, со стуком бросил в ножны. Как говорят гости из западных стран, у них только самые богатые могут позволить себе купить кольчуги, а у него вся дружина, как старшая, так и младшая, как рыбы в чешую втиснута в эти рубашки из булатных колец. И все, как на подбор, дышат силой и удалью. Надо было только чаще гонять на учения, а то много бражничали да девок всех перепортили в городе и соседних весях.
Увы, скоро на своих головах узнают насколько важно было побеждать и в учебных боях! Впереди — червенские города!
Он не стал искать брода, как делалось исстари. Ночью скрытно переправил все огромное войско на плотах, кожаных мешках с воздухом, а кому не хватило — велел разобрать по бревнышку все избы, которые боги поставили в нужном для них месте на берегу реки.
Войско переправлялось до утра, а едва забрезжила заря, Владимир двинул полки по равнине, захватывая города и поджигая сторожевые заставы.
Первым врасплох захватил владения племенного князя журавлевцев Полищука. Дружину князь собрать не успел, взяли как петуха на насесте, прямо из постели выволокли. Избитого, связанного прямо в исподнем белье, его сбросили с крыльца собственного терема под ноги коня Владимира.
Владимир напряженно сидел в седле, вслушивался в отчаянные крики челяди: с молодых девок срывали одежду и пользовали тут же посреди двора, а старых баб и толстых бояр с удовольствием резали как овец. Не верилось, что с такой легкостью захватил обширные земли.
Конь осторожно переступил, стараясь не задеть копытом окровавленное лицо бородатого человека. Владимир холодно поинтересовался:
— Ну, тварь подлая, что скажешь в оправдание?
Полищук с усилием поднял залитое кровью лицо. Глаза с ненавистью впились в статную фигуру молодого богатыря:
— Чтоб ты сдох, сын рабыни!.. Никогда… никогда я не буду служить тебе!
Владимир оглядел холодно его богатырскую фигуру, смерил взглядом широкие плечи, необъятную спину. Даже все видавшие дружинники, дрогнули от недоброй улыбки киевского князя и его острого как печенежская сабля голоса:
— А вот тут ты ошибся.
— Никогда!
— Будешь.
По знаку Владимира князя оттащили в угол двора, быстро и без проволочек сорвали одежду, привязали за руки к перекладине между столбами. Грузная туша Полищука повисла, раскачиваясь над землей, а ноги ему накрепко привязали к дубовой колоде. Массивное тело странно белело в вечернем свете заходящего солнца, словно бы висел с обрубленными руками и головой: те были темными на открытом воздухе, а остальная плоть оставалась чистой как у женщины.
Затем раздался страшный крик, в которой не было ничего человеческого, треск сдираемой заживо кожи, снова дикий крик человека, обезумевшего от боли. Гридни похохатывали, тыкали узкоклювыми щипцами, но кожу сдирали медленно, бережно, не прорвать бы ненароком.