Князь-волхв. Тропа колдунов. Алмазный трон

Дернулась резко и быстро. На неожиданный, неуловимый бросок – одной лишь кистью, с подкруткой – Тимофей отреагировал скорее интуитивно, чем по велению разума. Вскинул щит, заслоняя лицо, запоздало вспоминая о конном немце, которого тоже… вот так же…

Он едва-едва успел прикрыться! Тук-тук-тук – стукнуло по кожаной обивке. Опустив щит, Тимофей с изумлением обнаружил над умбоном три маленьких дырявых диска с бритвенно-острыми лучами. Черные плоские стальные звезды еще слабо подрагивали, не желая успокаиваться.

Крысий потрох! Не закройся он щитом, эти «звездочки» угодили бы ему в лицо.

Впрочем, метательные звезды и без того сделали свое дело: на время отвлекли внимание. На краткое время, на пару мгновений всего, но и этого хватило. Когда Тимофей вновь глянул на незнакомца, тот уже бежал. Не от него – на него!

– Э-э-э! – Тимофей попытался было осадить прыткого иноземца, потеснить его конем и свалить с ног. Рука потянулась к мечу.

Бесермен опередил. Подскочил к гнедку почти вплотную. Толчок. Прыжок. Короткий пронзительный выкрик-выдох…

Тимофей и не предполагал, что человек способен прыгать так высоко. И так оглушительно кричать. Не догадывался он и о том, что человеческая нога может бить настолько сильно.

А ударила Тимофея именно нога прыгуна. В правый бок, под дых, под пластину нагрудного зерцала. Будто ослопом шарахнули! Кольчуга и толстый поддоспешник смягчили удар, но это помогло мало.

Да, подобной прыти от раненого пешца Тимофей не ждал, а потому и не успел покрепче усесться в седле. Наоборот, потянувшись к мечу в ножнах – всем телом подался влево. Вес щита тоже пришелся на левую сторону. И как нарочно конь, испуганный криком черного бесермена, дернул головой, вырывая повод из пальцев.

Удар прыгучего иноземца сбил дыхание и лишил равновесия. А дальше все уже шло само собой. Нога выскользнула из стремени. Тимофей скатился с седла, как с ледяной горки.

Вообще-то они упали оба, по разные стороны от гнедка. Тимофей быстро поднялся уже с обнаженным мечом. Как ему казалось – быстро. Однако треклятый бесермен, не обремененный доспехом, оказался еще проворнее. Пустующее седло он занял первым. Так и не выпустив, кстати, свою суму.

Гортанный крик. Звонкий шлепок по крупу. Теперь беглец в черном бил чужого скакуна не мечом, а голой рукой. Но бил так, что гнедок Тимофея сразу сорвался с места в галоп.

Однако домчать седока до спасительного леса не успел.

Бельгутай ринулся наперерез. Вслед беглецу взвилась змеящаяся петля. Захлестнула наездника…

Сколь бы ловкой бестией ни был этот черный бесермен, но от татарского аркана уйти не смог. Волосяная веревка выдернула темную фигуру из седла, сбросила в траву. Наземь упала и сумка беглеца.

Бельгутай, не давая жертве опомниться, погнал лошадь по большому кругу. Нойон поволок визжащего пленника за собой, затягивая петлю все туже. Он скакал до тех пор, пока черная одежда иноземца не превратилась в лохмотья, набухшие от крови и сока луговых трав. Когда добыча перестала трепыхаться, Бельгутай остановил лошадь, спешился, отмотал веревочный конец от седельной луки и, сплетя еще одну петлю, направился к полонянину.

Тимофей поспешил на помощь. Бегом, на своих двоих. Меч болтается в ножнах, щит – на левой руке. На языке – бранные слова. В душе клокочет ярость. Надо ж было так опростоволоситься! Чтобы пеший, да безоружный вышиб конного и вооруженого из седла! Позорище! А, впрочем, сам виноват. Внимательнее надо быть с чужеземными бойцами.

Пленник, не шевелясь (утихомирился наконец-то, сердешный!), лежал на спине. Локти притянуты к бокам. Петля, плетенная из жесткого конского волоса, туго впечаталась в руки, грудь и спину. Одежда подрана, лицо исцарапано.

Бельгутай предусмотрительно подступил к беглецу сбоку, осторожно склонился над безжизненным телом, набросил веревку на согнутые ноги.

И безжизненное тело ожило.

Увы, даже проявленная осторожность не уберегла степняка. Иноземец вдруг резко, словно детская игрушка-волчок, крутнулся на спине. Развернулся всем туловом. И из лежачего положения лягнул обоими ногами Бельгутая в лицо.

Отпрянуть нойон не успел. А двойной удар черного бесермена оказался, видимо, не менее сильным, чем тот, который вышиб из седла Тимофея. Шлем с поднятой личиной-тумагой слетел с головы Бельгутая, сам степняк рухнул навзничь, словно сбитый булавой.

Проклятье! Тимофей кинулся к лежащему полонянину.

Ан нет, не к лежащему уже!

Человек в петле еще раз сильно дрыгнул ногами. Без помощи рук, одною лишь спиной оттолкнулся от земли, подбросил себя вверх. Изогнулся дугой, словно червь, легко вскочил на ноги. Метнулся в сторону. И ведь не к спасительному лесу побежал, а опять к своей суме! Ишь, бежит, быстро-быстро перебирая ножками, на ходу подергивая плечами, старается высвободиться из тугой петли. А следом тянется веревочный хвост.

Вот на него-то и наступил Тимофей. Прижал ногой покрепче.

Беглец упал.

Тимофей дернул веревку на себя, наново затягивая петлю. Неугомонный бесермен яростно бился и извивался на земле. И – надо же! – выскальзывал-таки из пут. Не человек, прямо угорь в человеческом обличье…